Я пользовалась этими минутами, чтобы выудить из нее хоть какие-то детали об их скитаниях после приговора. В противоположность Марте, которая пускалась в воспоминания с таким же отсутствием стеснения, как если бы вас тут не было, Розарио молчала. Она ничего не говорила или не хотела ничего говорить, не зная, как я потом поступлю с этой информацией. В моем присутствии она вела себя как свидетель, который отказывается давать показания и хранит молчание.
Все, что мне удавалось выведать у нее о деле или о ней самой, были всего лишь крупицами, вырванными из контекста. Я могла восстановить логику путем додумывания. Например, эта история скитаний по церквям. Какие именно церкви поддерживали изо дня в день их скудное существование? Когда я спрашивала об этом, она отвечала, что их было много, поэтому трудно сказать определенно.
— Ну, церкви!
— С причастием, дарохранительницами, распятиями?
— Да, и другие, с витражами, свечами, звездами, солнцами…
— Христианские?
Я требовала от нее слишком многого, религия не была ее коньком, мне стоило спросить Марту, которая была в этом сведуща с детства и у которой появилась идея объездить всю сеть «Искупления», проводить конференции, беседы, начиная уж-не-помню-с-чьего-там-седьмого-дня.
— Адвентисты? Пятидесятники? А Марта сама не католичка?
— Мы и к католикам ездили. Когда ты говоришь о смертной казни, стоит это делать перед распятием, чтобы выиграть время.
Она назначала встречи по телефону. В большинстве случае ей отвечали благосклонно. Преподобная мать, кюре, пастор — короче, ответственные лица думали, что это оригинальное событие привлечет любопытство прихожан, пресыщенных телевидением, но, как правило, не имеющих ничего свеженького, что можно пощупать руками. Она договаривалась об оплате дороги из их пожертвований. Все понимали, что за это придется заплатить. А вот настоящий гонорар получить было трудно, так как приходы предпочитали сами просить денег, нежели их давать. «Если приедет сама мать, то мы постараемся».
В какой бы день и час ни происходили встречи, у Марты с Розарио никогда не было большой аудитории, тем более что, соблюдая осторожность, они посещали дальние уголки Вирджинии, где о деле Дэвида Денниса слышали мало. Для большинства присутствующих история Дэвида была непонятной, и они прилагали массу умственных усилий, чтобы удостовериться: женщина, которую они слушали, действительно была матерью приговоренного к смерти. Вначале их поражало то, что она была нормальной, как и любая женщина из публики. А о ее драме они вряд ли догадывались, поскольку Марта делала все возможное, чтобы контролировать свои эмоции. В церквях она невольно копировала поведение прихожан и уклонялась от спектаклей — тех спектаклей, которых они все ожидали.
