— Вы слишком бледная, вам нужно подкраситься.
Она принесла из своей комнаты пластиковую косметичку. В ней было несколько дешевых средств для макияжа. Тюбик губной помады с фиолетовым оттенком, утончавшим губы Розарио, черный карандаш для подводки глаз. Она предложила мне то, чем пользовалась сама, даже не подозревая, что средства для макияжа давно изменились и что с новыми продуктами она могла бы выглядеть моложе и приятнее. Розарио красилась аляповато. Открутив колпачок, я провела карандашом по ладони, чтобы посмотреть, насколько он мягкий. Чтобы не выглядеть неблагодарной, я подвела этим черным, как сажа, карандашом глаза. Взглянув в зеркало, я увидала в нем грустные глаза Марты, жесткий взгляд Розарио. У меня был взгляд вдовы.
Я поняла, что было неладно с женщиной в черном. Дело было в крикливых синих тенях, которые я позаимствовала не знаю где и которые мысленно накладывала ей на веки. Если убрать эту синеву, жесты женщины, как мои собственные сейчас перед зеркалом, стали бы естественнее. Женщина, которая собирается присутствовать на казни, не наносит макияж, она лишь подчеркивает, оттеняет свой взгляд! Она надевает черное платье. Красит ресницы.
— Вам идет, — сказала Розарио, когда я вернула ей пластиковую косметичку. — Это придает вам характер.
Отныне между нами не было разницы. Я могла быть матерью или библиотекарем.
— Нет. Вы — писательница.
По мере приближения казни, когда дата уже назначена, время, кажется, летит так быстро, что опускаются руки. Я с трудом заставила себя взяться за то, о чем просила Розарио: «Привлеките внимание французской общественности». Вот только как узнать, где находится эта общественность, чьими руками, ртами и ушами она пользуется? Я даже не знала, встречалась ли я с ней когда-нибудь и как бы ее распознала, если бы встретилась? Остался ли у меня хоть малейший контакт хоть с одним ее представителем? У меня не было ни одного нужного номера телефона, да и нечего было пытаться решать вопросы по телефону. Я сказала Розарио, чтобы она не питала никаких иллюзий по поводу моей известности и, следовательно, возможностей изменить участь Дэвида.
Тогда она посоветовала написать людям, которых я любила больше всего, в ком была уверена на все сто, даже если их можно сосчитать по пальцам одной руки. Друзьям, к которым мы обращаемся в крайних случаях. Но, хотя среди моих знакомых и было несколько журналистов, я не знала, влияют ли они на общественное мнение, занимают ли нужное положение. Я была также знакома с одним политиком, пробившимся на самый верх власти. Могу сразу признаться: я получила всего один ответ. Он пришел от журналистки, перешедшей из отдела культуры в отдел криминалистики. Она пообещала следить за этим делом.
