— Ну как ты, котенок? — спросила она, присев на диван и зачем-то потрогав губами лоб дочери, как будто проверяла, нет ли у нее жара.
Саня свернулась клубком, положив под голову диванную подушку, и машинально рисовала ногтем по гобеленовой обивке.
— Мам, можно я побуду одна? — всхлипнув, попросила она.
Людмила поцеловала дочь в макушку и вернулась в комнату бабушки.
Петр сидел за выключенным ноутбуком с кулаком у рта и о чем-то размышлял.
— Зачем ты так с ней? — с укоризной произнесла Людмила.
— Так лучше, поверь мне, — ответил Петр и, увидев выражение лица Людмилы, заверил ее: — Только не думай, что я это сделал в отместку, в ответ на ее грубость. Я это сделал для ее же блага. Очень трудно было бы ей объяснить, что она связалась с подонком. А так… все наглядно.
— Все-таки не надо было.
— Согласен… но что-то же нужно было предпринять, чтобы привести ее в чувство.
— Приводить в чувство ее придется сейчас. Дуболом ты все-таки, Петя. Действительно Камень Каменный…
— Как ты меня назвала? — удивленно переспросил он. — Камень Каменный?
— Да иди ты, поэт-правдоруб… — отмахнулась она.
— Еще лучше.
— Ладно, что сделано, то сделано.
— Правильно. — Петр поднялся из-за стола. — Ты пока побудь с Саней, а я съезжу в одно место и кое с кем потолкую.
Людмила встревоженно посмотрела на него:
— Куда ты собрался?
— Хочу поговорить с моим сыном.
— Петь, может, хватит на сегодня разоблачений?
— Думаю, он должен объяснить мне, за каким чертом все это затеял.
Она порывисто прильнула к нему:
— Я поеду с тобой, а то ты еще, чего доброго…
— Нет, — возразил Петр, ласково поглаживая Людмилу по спине. — Никуда ты не поедешь. Ты останешься дома и будешь утешать Саню. Ее нельзя оставлять одну в таком состоянии… Не бойся, я же не Иван Грозный и даже не Тарас Бульба и не собираюсь убивать моего отпрыска. Хотя врезать ему как следует совсем не мешало бы.
Артем ожидал этого разговора и внутренне уже был готов ко всему. Он даже был готов к тому, что разгневанный отец врежет ему по физиономии сразу, как только он откроет дверь. Но Петр спокойно вошел, окинув взглядом полупустынный холл-гостиную.
— Привет, сын… давненько я не был у тебя.
Затем так же спокойно снял ботинки и только после этого, почувствовав, что Артем потерял бдительность и расслабился, вдруг бросился к нему, схватил за грудки и, протащив в глубь гостиной, швырнул на диван.
— Сидеть, — тихо приказал он, когда Артем попытался подняться. — Не бойся, бить не буду. Так что расслабься. Хотя жалею, что в детстве мы с тобой никогда не общались на языке ремня. Вот они, плоды демократичного воспитания…
