-- Короткой ночи тебе, ромей, -- поздоровалась априка. -- Ты забыл свои вещи.
Дева обернулась, оставив взгляду матовый серебристо-белый меч. Аккуратный пальчик указал на пиру юноши. Примус вздрогнул; свежие силы влились в тело из ниоткуда. Несколькими уверенными движениями изгнанник закинул суму за плечо и нашёл в траве гладий.
-- Идём со мной, -- сказала априка, шагнув вглубь леса. Маниус слышал лишь монотонный звон, но пошёл следом.
V
Ветер приносил свист, извергнутый устами далёкого мыйо. Звук то нарастал, то исчезал, выдерживая неясный ритм. Белая фигура маячила впереди, грациозно шагая между деревьями. Маниус старался догнать её, перебирая ногами из последних сил. Усталое тело изгнанника то и дело клонило, заставляя руки искать опору. Априка ни разу не обернулась, но замедляла шаг. Путники двигались так, пока пески времени не спрятали солнце за горизонтом, обнажив миллионы меньших светил.
Луна скрылась за одиноким облаком, будто боясь взглянуть на дела, что творились повсеместно на Земле. Лес заполнился ночными тенями, приветствуя объятья сумрака. В одну из таких теней, бросаемых приметной сухой сосной, вошла априка. Дева села, оперевшись о ствол, и вытащила из-за дерева белую пиру. Незнакомка достала широкий белый плащ и закуталась в него, повязав шнурки у шеи красивым бантом. Изгнанник не обращал на неё внимание. Сражённый усталостью, он приземлился слева от априки, скользя спиной по широкому стволу. Тело юноши гудело от повсеместной боли, разум схлопнулся в бесконечно малую точку, стараясь перенести страдания. Отверженный тяжело дышал, поглощая из воздуха силы для спасения. Медленно, но неотвратимо боль начинала утихать, а разум -- расширяться, возвращая себе утраченные уголки сознания. Из всех сочетаний звуков в ушах -- только звон, но так проще, легче, спокойнее. Априка напомнила о себе теплом, шедшим от плеча, которого касалась рука изгнанника. Примус сконцентрировался на тепле, пытаясь согреть им не только тело, но и душу. Дева отпрянула от него и ловко накинула на голову капюшон, укрывший лицо от ночного холода, затем она снова прильнула к Маниусу, на этот раз стараясь прижаться как можно плотнее. Юноша расслабился, благодарно прислонив голову к плечу априки. Пески времени не успели пронести и пары горстей, как отогретая душа возжелала отворить уста:
-- Ты априка? -- вопрос разнёсся по округе сухим баритоном.
-- Ага. Вы нас так зовёте, -- звонкое сопрано заполнило пространство. Маниус слышал только звон.
