Семь трудных лет | страница 131
Еще до того как я получил эти средства технического оснащения — они прибыли вскоре после моей встречи с представителем Центра, — мне удалось выслать в Варшаву некоторые материалы. Я собирал подлежащие уничтожению копии рапортов, комментарии сотрудников, оценивавших их, и другие документы. Всего этого набиралось много, а ведь я не мог высылать материалы ежедневно. Я не мог также хранить их в своем письменном столе, ключ от которого имелся также у Заморского, имевшего привычку заглядывать в чужие ящики. Относить добытые документы домой я тоже не мог, так как каждый из сотрудников «Свободной Европы» должен был сдать запасные ключи от своей квартиры в бюро Фишера.
Я решил поступить иначе. У Заморского был так называемый «американский» письменный стол, ящики которого можно было закрывать деревянными решетками. Там, куда эти решетки уходили, когда стол был открыт, оставалось много свободного места, отлично годящегося для тайника, тем более надежного, что находился он под носом у шефа. Там можно было надежно спрятать материалы, а затем забрать их.
Оставалась нерешенной еще одна проблема: как выносить из здания хранившиеся у Заморского бумаги? На этот счет существовали очень строгие правила. За вынос с территории «Свободной Европы» без согласия службы безопасности какого-либо документа выгоняли с работы. Такой случай произошел однажды в венгерской или болгарской группе. Один из сотрудников решил поработать дома и попросил принести ему материалы. Об этом узнал Фишер. Реакция была молниеносной: и усердный сотрудник, и его шеф навсегда распрощались с радиостанцией.
Охранники, стоявшие у входа, как правило, не заглядывали в портфели и дамские сумочки. Но иногда проверки все же бывали. Мне рассказывали, что у кого-то при осмотре обнаружили ролики туалетной бумаги и пачку сургуча. Если принять во внимание размеры заработков на радиостанции, тот факт, что кто-то польстился на такую мелочь, может показаться невероятным, но на Энглишер Гартен этот случай никого не удивил. Скупость считается там добродетелью. В польской группе была одна дама, которая, работая дома, никогда не звонила в редакцию, а просила, чтобы звонили ей. Не знаю, сколько стоил один телефонный разговор. В уличный телефон-автомат надо было опускать две десятипфенниговые монеты.
Шаг за шагом я совершенствовал свои методы. Особенно много мне удалось сделать после того, как Центр переслал мне необходимое техническое оборудование. Я часто оставался с согласия Заморского в своей комнате и, как только ее покидали привыкшие уже к моему присутствию уборщицы, открывал сейф и принимался за изучение секретных рапортов SLD. Часто у меня не было предлога для того, чтобы оставаться в помещении радиостанции, но я, полагая, что многие постепенно привыкли уже к моему пребыванию здесь после окончания рабочего дня, а также просто надеясь на везение, засиживался в буфете за ужином, умышленно затягивая его, или навещал дежурных редакторов и дикторов польской секции. Благодаря этому я мог переждать, пока шла уборка комнат в коридоре F, и затем взяться за свою работу. Конечно, определенный риск был, но без этой игры нервов, без преодоления собственных опасений и страха, которые я вначале испытывал, я не мог бы выполнить поставленной передо мной задачи. Вечерние посещения комнат F-5, F-7 и F-9 были сопряжены с опасностью: какой-нибудь случай, неблагоприятное стечение обстоятельств могли привести меня к провалу. Я знал об этом и делал все, чтобы избежать такого поворота событий.