У торцевой стены, под «замаскированным» окном – небольшой столик, сооруженный самими жителями этой тюремной камеры, зажатый двумя «шконками». Он еле-еле вмещал на себя скудные обеденные приборы и хлеб. Когда наступало время обеда. И шахматную доску, когда определялось время отдыха.
В шахматы играли. Целые турниры проводились среди обитателей камеры! А вот в карты у нас, в нашей камере, не играли.
В углу, у двери «параша», не помойное ведро, нет, «параша» оборудована смывом, стенки её выложены из кирпича, выложенные высотой чуть больше метра, они отгораживали «парашу» от камеры. Не унитаз, но и не яма, на небольшом возвышении, её закрывали «шторкой» из простыни. Тоже изобретение Андрея. У противоположной стены хорошо оборудованное спальное место, с хорошим матрацем, подушкой и двумя одеялами, чистые простыни, спать здесь не считалось, что спать «под парашей».
У каждого сидящего в камере свои статьи обвинения. Здесь не принято расспрашивать кто и за что сидит. Кому положено знать, те знают. Но тяжесть обвинения определяла положение в камере, временный «статус», поэтому те, кто находился здесь постоянно, «на хате», знали друг о друге достаточно. Люди же не молчат, обмениваются замечаниями после вызова к следователю или после судебного разбирательства. Не скрывают и определенные судом сроки «отсидки».
В камере царит атмосфера заботы о тех, кто переводится на «зону». К такому переводу готовятся. Обменивают теплые вещи, запасаются консервами, чаем, сахаром, конфетами. И все, кто находится в этой камере постоянно, вместе, не препятствуют такой подготовке, помогают, откладывают что-то от себя, с общего стола. Каждый знает – придет и его время, и его будут «собирать» в неизвестность вот этим тюремным людом.
В камере не было этакого озлобленного злорадства, как это часто описывается в «зэковской» литературе. Я здесь говорю о царившем порядке в нашей камере. Может быть, и наверное, в других местах и другие порядки были. Иногда к нам «подсаживали» на недолгое, как правило, время озлобленных и даже «обиженных», но они зачастую проходили через нашу камеру «транзитом», надолго не задерживаясь. Практически, мы с ними и не общались. Тем не менее, из их коротких рассказов мы узнавали, что да, не везде, не во всех камерах этого СИЗО, порядки одинаковые.
Такие «транзитные» подселения в «маломерных» камерах случались довольно часто, от чрезмерной, видимо, перенаселенности, когда уж совсем не было мест в общих камерах. Но в четырехместной камере одиннадцать человек долго прожить не могут. Шесть-семь человек, это да, это постоянно. А если, скажем, за ночь «набьются» более десяти, так, что и стоять трудно, через день все равно камеру «расселят».
