«Старшой». По моему, это звание Альберту и самому нравилось. В камере он не пользовался единоличной властью. Советовался. Главным образом с Володей и Андреем. Но все, кто находился в камере – и постоянные жильцы и те, кого поселяли временно, на один-два дня, окончательные решения признавали за Альбертом. Он не делил «шконки» или места в камере, не устанавливал очередь на сон или к обеденному столу. Но чуть менялся тон в его голосе, ясно становилось, что не так что-то делается. И кто не так делает, тоже понимал сразу, без уточнений.
В камере был порядок. За этим порядком следил Андрей. Он у нас и завхоз, и постоянный дежурный, и повар, и главный распорядитель. Все эти обязанности он выполнял добровольно, с большой охотой и довольно умело. По-моему, он просто в этих делах никому не доверял. Он сам мыл и чистил камеру, перебирал постели, следил за тем, чтобы все ходили в назначенный день в баню. Ворчал:
– Вшами обрастем. «Мандавошки» заедят! – Все в камере принимали его требования без ропота, без сопротивления. Помогали, когда он разрешал помогать.
Андрей толкотни не любил и когда устраивал генеральную уборку, то попросту загонял всех на «шконки», а все работы выполнял сам. Это, как он сам утверждал, и качественней, и быстрее, и без всякой суматохи. Альберт его поддерживал, все это видели, понимали и старались чем-то помочь.
В камере было чисто, у нас не было вшей и других насекомых. И это благодаря Андрею, его чистолюбию и аккуратности. Это понимали и наши новички, которые появлялись и менялись в камере почти ежедневно, иногда по нескольку человек в день. Они-то и могли приносить в камеру всякие «сюрпризы», не будь таким внимательным и требовательным Андрей.
Камера – это небольшая тесная комната, шириной два с половиной метра и длиной около шести. Высота ее достаточна для установки в два яруса кроватей – «шконок». Рассчитана камера на четырех человек. Постоянно же в ней содержится шесть-семь. Временно, на один-два дня, «набивалось» и более десяти.
Наверху, в торцевой стене, окно. Снаружи окно закрыто металлическим листом таким образом, чтобы дневной свет проникал в камеру снизу, из-под этого металлического листа. Увидеть что-либо из такого окна невозможно. Это еще одна глубоко продуманная изоляция камеры. Чтобы мы, живущие в этой камере, уже осужденные, но пока не отправленные на «зону», или еще подследственные, собравшиеся не по своей воле вместе в этой камере – преступники и подозреваемые, чтобы мы не могли общаться с внешним миром.
