Одинокий отец с грудным ребенком на руках снимет жилье. Чистоту и порядок гарантирую | страница 23
– Вампирша, – не выдержал кто-то из астрологов.
Фраза произвела эффект команды «фас». И Марфа Петровна бросилась в бой. Что тут началось!
Даже Сгущёнкин, отгороженный от гущи событий дверью, хотел зажаться в угол и прикрыться ушами – жаль, маленькие. А то Сгущёнкин бы прикинулся летучей мышкой и спрятался бы под потолком, вместо крыльев надёжно укутанный собственными ушами.
Глухонемая старушка флегматично созерцала происходящее – ни одна мышца на её суровом лице не дрогнула. Она давно поняла, что впутана в войну, причин и целей которой не знает.
Отступать поздно. Сторона выбрана за неё, и метаться от одних к другим смысла нет: всё происходящее, с чьей стороны ни гляди, одинаково бессмысленно.
И молчаливым стражем следовала она по тропе войны, мирясь со всеми тяготами и лишениями фронтовой жизни.
Глава 13 Не быстро дело делается, да быстро сказка сказывается
Понадобилось время и консультация Шалтая, прежде чем Сгущёнкин разобрался: в чём, собственно, суть и куда он попал. В тот памятный вечер «нашествия» Сгущёнкин так ничего и не понял. Шум, гам, агитация и никакого толку. В общем-то, разъяснив ситуацию и поставив все точки над «I», Сгущёнкин понял, что первое впечатление его не обмануло: всё происходящее в доме по улице Салтыкова-Щедрина, это: шум, гам, агитация и никакого толку.
Ввязываться в войну, бессмысленную и беспощадную, Сгущёнкин не стремился. Всё взвесив, Сгущёнкин понял, что примыкать к кому-либо – дело гиблое. Необходим нейтралитет. И Сгущёнкин решил «пребывать в раздумьях», «внимательно взвешивать аргументы» и «находиться в процессе жизненного выбора». На этой определённой волне неопределенности Сгущёнкин и вошёл в социальную жизнь дома по улице Салтыкова-Щедрина.
Утречком сидят Сгущёнкин с Шалтай-Болтаем, чай пьют, а малыш Толечка по полу ножками-ручками перебирает. И тут – на тебе: звонок в дверь, и заявляется религиозная коалиция пенсионерок – одна в пенсне, другая – глухая. И вот, та, что в пенсне, начинает рай прочить.
А Сгущёнкин, вопреки жгучему желанию оспорить и развенчать её теорию (если бы рядом не сидел Шалтай он, может, и не сдержался бы, но Шалтай мерно кивал головой, это кивание возвращало равновесие), спокойно, а иногда с долей воодушевления отвечал:
– Вы так правы! Так правы! Но для меня решение, связанное с религией и духовным миром, очень серьёзно! Очень! Не могу я так, с кондачка. Я подумать должен.
– Да над чем тут думать! – возмущалась Марфа Петровна (она всерьёз опасалась, что «клиента» переманят). Но тут же брала себя в руки и добавляла: