Описать это мне не под силу, и я даже не смею надеяться, что когда-нибудь смогу! Когда стихает ветер, на всем пространстве, от одного горизонта до другого, воцаряется тишина, но кажется, что в этой тишине бьется пульс окружающих нас таинственных существ, наблюдающих и ожидающих, ожидающих и наблюдающих, ждущих случая неожиданно выбросить свое огромное и смертоносное щупальце… Зря стараюсь! Мне не передать этого; мне не описать устрашающего завывания ветра, проносящегося над этими обширными, колышущимися просторами — шумного шелеста колеблемой ветром травы. Из парусинового укрытия нам кажется, что это бесчисленные жертвы могущественного Саргассова моря жалобно читают по себе заупокойную молитву. Или опять мое воображение, отравленное долгим одиночеством и длительными раздумьями, принимает их за шум, издаваемый наступающими полчищами громадных чудищ, окружающих нас — и ждущих.
Ну а теперь о появлении нового ужаса.
Мы узнали о его существовании в конце октября — по легкому стуку в ночи о борт судна, ниже ватерлинии; шум отчетливый и в то же время призрачно странный в ночной тиши. Впервые я услышал его ночью в понедельник. Я был в кладовой, где осматривал наши запасы, и вдруг услышал его — тук — тук — тук — о правый борт судна. Я прислушался, но так и не сумел определить, что могло стучать по борту в этом одиноком мире травы и ила. А затем, когда я стоял и слушал, стук прекратился, и я ждал, гадая, с каким-то противным чувством страха, теряя мужество и подбадривая себя.
Неожиданно он вновь раздался, но теперь с противоположной стороны судна, и я, слыша непрестанное постукивание, покрылся небольшой испариной, ибо мне казалось, что это какое-то отвратительное существо стучится в ночи и требует, чтобы его впустили внутрь. Тук — тук — тук — шло оно, и я, слыша непрекращающийся стук, столь перепугался, что был, казалось, не в силах шевельнуться, ибо чары этого травяного царства и страх перед его ужасными тайнами, тяжесть и пустота его одиночества настолько проникли в мой спинной мозг, что я был способен, тогда и теперь, поверить в возможность таких явлений, которые на берегу и в окружении друзей вызвали бы у меня презрительный смех. Однако страшное одиночество этого странного мира, куда я попал, лишало человека мужества.
И вот я, как уже сказал, стоял и слушал, одолеваемый неясными, но пугающими мыслями; а тем временем постукивание продолжалось то с размеренным постоянством, то в быстром судорожном темпе, словно некое существо, существо разумное, подавало мне сигналы. Впрочем, я тут же избавился от овладевшего мною глупого страха и подошел к тому месту, откуда, казалось, доносился этот звук. Приблизившись к нему, я нагнул голову и, едва не касаясь борта судна, прислушался. И значительно отчетливей услышал эти звуки, и теперь ясно слышал, что по корпусу судна кто-то стучит тяжелым предметом, словно бьет по его железному борту молоточком.
