— Да, это так, верно, — отозвался сидевший рядом с ним матрос.
— И пора нам уже пораскинуть мозгами, чем будем заниматься на берегу, — продолжил первый мужчина по имени Джоб.
Зеф зажал блок коленями и, порывшись в заднем кармане, достал плитку жевательного табака. Откусив от нее кусок, он выплюнул сжеванный табак.
— Когда задумаешься, то удивляешься, что это его последнее плавание, — заметил он, уперевшись рукой в челюсть и жуя табак.
Джоб, сделав из трубки две или три затяжки, вновь заговорил.
— Когда-нибудь это должно было случиться, — наконец произнес он. — Я мало думал о том, где пришвартуюсь. А ты, Зеф?
Мужчина, зажимавший коленями блок, отрицательно покачал головой и устремил печальный взор в море.
— Нет, Джоб, так как знаю, что буду делать, когда продадут нашу старую посудину, — пробормотал он. — С тех пор как Мария покинула меня, не тянет меня на берег.
— У меня никогда не было никакой жены, — сказал Джоб, вдавливая горящий табак в чашеобразную полость трубки. — По-моему, морякам не надо заводить супружниц.
— Это правильно, Джо, для тебя. Не для всех мужчин. Я очень любил Марию. — Он внезапно замолчал и уставился в море.
— Я подумывал завести собственную ферму. Полагаю, мне хватит заработанных долларов.
Зеф не ответил, и они какое-то время сидели молча.
Но вот из двери баковой надстройки, по правому борту, появились две фигуры. Они тоже были «свободны от вахты». Они казались старше всех, кто был на палубах; их белые бороды, испачканные табачным соком, доходили им почти до пояса. Когда-то это были здоровые сильные мужчины, ныне согнувшиеся под тяжестью лет. Медленно переставляя ноги, они направлялись к корме. Когда они проходили мимо главного люка, Джо поднял голову и сказал:
— Эй, Неемия, тут Зеф вспоминает о Марии, и я никак не могу приободрить его.
Старец поменьше ростом медленно покачал головой.
— У каждого своя беда, — произнес он. — У каждого своя беда. И я горевал, когда потерял мать своей дочери. Я был без ума от этой женщины, она была так прекрасна; но это должно было случиться… это должно было случиться. Вот и Зефа не обошла стороной беда.
— Мария была мне хорошей, да, хорошей женой, — медленно проговорил Зеф. — А теперь вот и с этой старой калошей придется расстаться. Я боюсь, что я буду страшно одинок там, на берегу, — он махнул рукой направо, как будто указывал на лежавший где-то там, за леером, берег.
— Эх, — произнес второй старец, — мне горестно слышать, что старая посудина свое отходила. Шестьдесят шесть годков я проплавал на ней. Шестьдесят шесть годков! — Он скорбно покачал головой и трясущимися руками зажег спичку.
