Карточный мир | страница 11
Подле столика образовалась группа и все расспрашивали Кострыгина о его приятеле.
— Ты его притащи сюда! — заключил беседу высокий брюнет с физиономией бандита.
— Сам вернется! — смеясь ответил Кострыгин и встал от стола.
— Да, и везло! — задумчиво проговорил брюнет и, сосчитав свои деньги, снова направился в игорную залу.
VIII
Гони не жалея! — говорил Виталин извощику и мчался по пустым улицам в глухую улицу Петербургской стороны, радостно думая, как обрадует свою Наташу.
Три, четыре часа тому назад он был полон отчаянья с последним рублем, а теперь — богач!
— Гони, братец! — повторял он извощику, подъезжая к Ружейной улице.
Извощик свернул с Каменноостровского проспекта; потянулись заборы, за которыми торчали опушенные снегом деревья, темные домики с закрытыми ставнями.
Виталин перегнулся в санях.
— Направо! У фонаря! Стой! — закричал он, выскочив из саней, и, сунув извощику два целковых, вошел в калитку.
Сердце его колотилось от волнения; он шел по темным сеням, ощупывая свои карманы, полные денег.
— Отвори! Это я! — крикнул он, когда на его стук послышался опрос заспавшейся кухарки.
Дверь обитая рогожей с шуршанием открылась. Виталин вошел в тесную кухню, слабо освещенную лампадкой; кухарка скрылась за пестрой занавеской.
— Это ты? — послышался тревожный оклик жены.
— Я, Наташа! — громко ответил Виталин, сбрасывая галоши. Потом, вбежав в первую темную комнату, он быстро сбросил пальто и шапку и вошел в спальную.
Узкая маленькая комната была занята столом, стулом и двумя кроватями.
В маленькой кроватке у стены спал четырехлетний сын Виталиных, на другой — проснувшаяся Наталья Семеновна, приподнявшись с подушек, зажигала свечу.
— Где ты был так долго? Я жда… — начала она, но он тотчас перебил ее восклицанием:
— Мы спасены! Мы разбогатели! Понимаешь, богачи! — и нагнувшись порывисто обнял ее.
Она испуганно освободилась из его объятий:
— Что случилось? Скажи толком!
— Мы богаты! Смотри! — и он стал торопливо освобождать свои карманы, выбрасывая деньги на одеяло.
Сотенные, по пятьдесят рублей, по двадцать пять, трехрублевые и целый дождь золотых монет.
— Вот смотри! Еще! Еще! Тысячи! — говорил задыхаясь Виталин, а жена его словно окаменела. Рубашка спустилась и обнажила плечо и грудь, распущенные волосы свисли на лицо, одна рука лежала на подушке, а другая на одеяле и теперь скрылась, засыпанная золотыми монетами.
Наконец, она очнулась, отбросила сбившиеся волосы, оправила рубашку, потрогала рукою деньги и тихо спросила: