Чудесно, если надо вникать лишь в перипетии служебной карьеры и графика роста заработной платы. Куда хуже, если область переживаний любимого, в основном, располагается в стране с неизвестным числом измерений, направленных во всевозможные стороны самым невероятным образом. Мне часто говорили, что я умею объяснять совершенно непонятные вещи. Но объяснять еще не значит увлечь. Свою жену я, например, сколько ни старался, не смог привлечь на свою сторону.
Страна физика для нее так и осталась чужой, а ведь ее страна Лингвистики, Поэзии, Музыки - для меня такой никогда не была. Наука физика - это проза неорганической природы, в которой мы живем, проза, написанная языком математики. Поэтому физические теории подобны прекрасным описаниям морей, скал, лесов и степей, которые мы находим у талантливых писателей-прозаиков. Смешны и ограничены те гуманитарии, что кичась своим узкоспециальным творчеством, закрывают глаза и лишают себя счастья видеть чудесные пейзажи, открывающиеся всем, кто возьмет на себя труд изучить язык, на котором сегодня говорит с нами природа - язык математики. Читать и объясняться на нем, правда, нужно уметь без словаря. Как бы то ни было, этот язык всеобщим еще не стал, потому-то бедным девушкам так тяжело с нами - технарями. Многим не дано даже уразуметь, как вообще можно увлекаться тем, что так сухо и скучно. Да и понятно - что может быть скучнее, чем читать Шекспира со словарем! Физикам же, в отличии от гуманитариев, не признающих языка науки, язык чувств весьма знаком, и они, по правде сказать, никогда не удалялись от него излишне далеко.
Занятия наукой ничуть не мешали Димке влюбляться и весьма успешно ( по крайней мере, с его стороны). Этого, к сожалению, нельзя сказать об обратном влиянии влюбленности на науку. Влюбляясь, Димочка начинал проводить вечера под окном и ночи в подъезде очередной своей пассии.
Это не могло не отразиться на наших научных упражнениях и мне, скрепя сердце, приходилось его сурово, но справедливо поругивать. При этом его красивый русский нос как-то особенно удлинялся, лопата бороды прижималась к груди, он сопел, соглашался со мной и без перехода объявлял, что он ни от кого не потерпит давления и сам знает, что ему делать. Последнее время он, как-будто, находился в неуверенности по отношению к своей будущей судьбе и новое увлечение могло сбить его на торную дорогу, избитую тысячами модных ботинок и даже дамских туфелек, прямо ведущую к степени и достатку, огибая всякие там переулочки с диалектическими языками и прочей метафизической чепухой.
