Секунду подумав, разбойник молча кивнул, затем они вдвоем направились к костру, возле которого грелись караванщики, приведенные в числе самых последних.
— Говорят, халвой промышляете. Дай-ка вот этим, проголодались они! Взаймы либо еще как… Не то мы сами возьмем.
Старший из караванщиков, узбек Омуркул, родом из Келека под Бешкентом, тощий, с густыми клочковатыми бровями, козлиной бородкой, учтиво изогнулся и зачастил:
— Будь по-вашему, ака, будь по-вашему! Сами дадим, сейчас хурджун развяжем…
Пока он кланялся, приговаривая, один из его спутников молча развязал пестрый хурджун, достал завернутый в промасленную тряпицу круг кунжутной халвы. Омуркул с поклоном протянул его Шерипу.
— Сочтемся, — еле слышно проговорил Шерип, кланяясь. И не успел он отойти от костра, послышался чей-то голос:
— Добрый человек! — Это от дальнего костра подошел караванщик, заметивший, что тут можно поживиться. — Добрый человек! Вот бы и нам кусочек. Проголодались, с утра крошки не было во рту.
Омуркул, отмахиваясь от просителя, поскорее завязал хур-джун с халвой. Шерип между тем разрезал ножом халву на две половины, затем, подойдя к своему ишаку, сунул одну половину в хурджун: «Это ребятишкам». А другую понес своим товарищам.
Однако не успели вскипятить чай, как опять послышался голос, уже знакомый Шерипу:
— Добрые люди! Сжальтесь!..
Все шестеро обернулись. Возле них был тот же самый караванщик, который только что клянчил для себя халвы. Низенький, узкоплечий, дрожащим голосом просил:
— Добрые люди! С утра ни единой крошечки… Уморят нас голодом эти душегубы… Все как есть отнимут, самих жизни лишат, трупы в песках бросят шакалам на съедение…
У него трясся подбородок, стучали желтые зубы. Того гляди, с душой расстанется человек…
— Да что это ты, уважаемый?! — первым не выдержал Ходжамурад. — Мужчина ты, в конце концов, или плаксивая баба? Возьми себя в руки, не позорься!
— Верно, братец, — миролюбиво заговорил Шерип-Кёр, который справедливо полагал, что ему повезло больше других. — Ну погляди, разве твоя доля хуже, чем у всех, что здесь собрались? Однако, вон, сидят себе, чай попивают, беседуют… Держи голову выше, не давай тельпеку наземь свалиться!
Так они все наперебой подбадривали несчастного. И только Аннасапар, неизменно молчаливый в присутствии старших, ни слова не говоря, поднялся на ноги, отломил кусок халвы от своей доли и протянул незнакомцу. От неожиданности тот словно лишился языка, только заулыбался сквозь слезы и поклонился до земли, крепко прижимая кусок драгоценной халвы.
