— Борис Арнольдович! Вам посылка.
— Верунчик, Верунчик, дай ему мелочь. Где Боря?
— Боря, тебе посылка? Откуда это? Из Лодзи? Что это такое?
В дверях Боря в кителе белом. Бледный.
— Это по делу. Давайте сюда.
И в комнату скорей к себе. Дверь закрыта, но вот окно. Надо ставней.
В соседней комнате Верины пальчики по клавишам ударяют.
Как долго не открывается. Что это? Неужели там, старая газетная бумага. Кажется, это бывает. Жаловаться не пойдешь. Стыдно. Вдруг последняя бумага и сыпятся открытки. Борик конфузливо сначала, потом смелее берет и рассматривает. Первая безобразная. Толстое рыхлое тело женщины и такое же мужчины. В какой-то причудливо-неестественной позе. Следующие лучше. Вот, совсем хорошая. Тело юноши раскинуто. И рядом женское. И больше ничего. Последняя — несколько фигур. Но это… Боря перебирает карточки, одну, другую. Может быть теперь — лучше? Но потом закрывает глаза ладонями и тихо всхлипывает.
Верины пальцы бьют по клавишам в той комнате.
— Боря, Боря, сильнее, нельзя быть таким нежным. — Ефросинья чуть не плачет, лежа на толстой двойной кровати с Борей. — Вот так. Ну, теперь хорошо. Милый. Милый.
Боря закрывает глаза и целует плечи, волосы, мягкую грудь.
— Ты ни разу, еще ни разу? Это первый? — Вот так. Ах, нет. Ну, опять. Это невозможно.
Вдруг Ефросиньина рука опускается на Борину щеку, не с лаской сладостной, а с жгучим ударом.
— Что это? Вы с ума? Вы с ума сошли. Как вы смеете?
— Негодяй! Вы не хотите меня, чего глаза… Я вижу, я знаю. Вам не меня надо. Зачем же лезете тогда?
— Ефросинья успокойтесь.
— Что за гадость такая. Я привыкла, чтобы меня брали, а вы мокрица какая-то. Вы не хотите меня. Дрянь. Дрянь.
Борик закрывает глаза и силится представить 4-ую карточку. Но что-то ничего не выходит. От удара горит щека. Тело Ефросиньи близкое, вздрагивающее, но не волнующее, такое мягкое, мягкое.
— Ну, не сердитесь, я вас обидела. Нет, нет, вы хороший. Особенно теперь. Вы доказали, что я ошиблась, но все же я чувствую, понимаете, женщина всегда чувствует, когда ее хотят. Вы меня не хотели. Я для вас помойная яма.
— Как вам не стыдно! Бросьте это говорить. Как умею. Мне нравится. Но что же я могу еще делать.
— Вы влюблялись?
— Конечно.
— Нет, нет, не так, ну а так? Понимаете? Не так, как другие. Ну, как Карлуша Маслов.
— Для чего вам это?
— Нет, вообще, так. Жаль, что вы такой.
— Я вам ничего не сказал.
— Не надо, не надо.
— Карл Константинович, на минуточку.
— Я рад, что вы меня позвали.
