Верины глаза сжимаются:
— Борик, не сердись.
Ушла, не оглядываясь.
— Странная девушка. Не может простить, что я не из «ухаживающих».
— Вы?
— Да, я.
— Странно. Я тоже. Но Верук меня любит.
— Вы — брат. Это другое дело. И потом вы… вы… — Карл Константинович берет Борину руку и целует.
— Карл Константинович! Карл Константинович! Не должны это, слышите? Никогда.
— Разве я ошибся?
— Нет, но вы простите меня. Вы видите — я сам не свой. Может быть, при иных обстоятельствах, но теперь я весь в другом.
Лицо Карла Константиновича, круглое и удивленное, как потухло.
— Простите, я не хотел вас огорчить. Так редко встретишь. И вот загораешься.
— Милый, что же делать, я вас так понимаю, но и вы должны понять меня.
— Ваш брат совсем не такой, как я думаю.
— Как?
— Так, какой-то замкнутый. Мраморный.
— Он очень страдает. Очень.
— Очень? Но все-таки, а почему? — Кирины глаза расширяются? — Влюблен, может быть?
— Нет, не то, я думаю.
— Странно.
— Верочка, вот если бы он на вас был похож. Веселье, жизнь — ртуть серебрюсенькая.
— Вы такая Дуся. Я бы влюбилась, ах, как влюбилась бы!
— Боря точно не хам. Но он такой, такой… Вы не находите?
— Слова? Да? Но я понимаю. Не знаю, как вы?
— Я — нет. Вот, если бы как вы. Огненный, живой, я не люблю ничего непонятного. За тайной всегда пустота.
— Нет, нет, это неправда. Никогда.
— Ну, не сердитесь.
— Нет, я так, ничего.
— Который час?
— Восемь.
— Скоро поезд приходит.
— Вы ждете кого-нибудь?
— Нет, но люблю бывать там. Так оживленно, новые лица и вообще…
— Вы?
— Да, я, вас это удивляет?
— Нет, но…
— Что «но»? Смущенный Карл Константинович стоит перед Борей и в глазах его синие змейки.
Река плавная и выпуклая обожжена солнцем полуденным. У купален много купающихся. На воздухе розовеют тела, и движения плавные и понятные.
— Вас это удивляет?
— Я ничего не понимаю.
— Что ж тут понимать. Стою и подсматриваю. Как гимназист. Как мальчишка.
— Зачем это?
— Разве всё надо объяснять? Я отнимаю у кого-нибудь жизнь или счастье этим? Кому я мешаю. Мне это нравится. Наконец, мне надо.
— Не знаю, не знаю, может быть, вы правы, но как-то с детства я привык к другому.
— Ну, будет об этом. Почему вы не купаетесь? Идемте.
— Ах, нет, нет.
— Почему так неприятно, когда видишь влюбленность другого? Больно. Странно.
— Но ведь и я кажусь со стороны смешным? Может быть, и Траферетову так же? Потому-то и не идет он.
— Нет, нет. Это не то, не может быть. — И руки бледные Борины тянутся за зеркалом. — Верочка, я не уродик?
