— Хорошо, хорошо. Идите в спальню. Успокойтесь. Я вам валерианы пришлю. А его я уведу.
— Ах, какой вы благородный, милый!
Когда Зинаида Николаевна ушла, Боря подошел к Ивану.
— Идите сюда. Не бойтесь меня. Я вам ничего дурного не сделаю. Что у вас вышло?
— Барин, голубчик, не верьте. Вот стерва, как есть ведьма. Я не шел к ней, сама вот меня притащила. И все там у нее… Сапоги, рубаха…
— Да, я верю, верю. Но только почему она била тебя? Ведь когда в ванне прошлый раз все же было мирно.
Иван обрадовался.
— Барин, вы, значит, знаете. Будьте заступником!
— Смогу ли я помочь тебе? Но только что сегодня произошло? За что это?
И Боря прикоснулся к голове Ивана, где от битого стекла гнездилось несколько ран.
— Эх, барин, будьте заступником. Все вам скажу. Пристала ко мне барыня, я боялся генерала здорово, да и сама-то она не больно аппетитна. Я противлюсь. Она велит. Я говорю — под суд, а она говорит, если не будешь меня слушать, я мужу скажу, и хуже будет. Что я могу сказать? Наша доля повиноваться. Ну, сначала ничего. Баба, как баба. А потом и то и сё пошло, стыдно даже сказывать. Вот сегодня такое приказала, что от тошно стало. И рад бы слушаться, да не могу. Чую, что вот-вот вырвет. Думаю, лучше раньше скажу. Потом хуже будет. Говорю — не могу. Она злится. Заставляет. Я говорю: как хотите, барыня, все сделаю, а на это не согласен, хоть казните меня. Тут она накинулась. И хам, и солдафон и мерзавец. Так, — говорит, — тебе, значит, противно. Да знаешь ли ты, кто я, да кто ты. Тут я не знаю, как сорвалось у меня. Б… — говорю ты, вот кто! Тут она вытолкнула меня в столовую, стала бить тарелки об голову. Спасибо — вы подоспели…
— Было что-то жалкое и трогательное в этом грозном здоровяке, которым помыкала женщина. Боря смотрел на Ивана с сожалением и печалью, и вдруг вспомнил, посмотрев на голову, что он ранен.
— Идемте в мою комнату. Я вам промою рану.
Через темную переднюю они прошли в Борину комнату, где одиноко догорала керосиновая лампа. Боря, промывая рану, вытер струйки крови полотенцем с молчаливой нежностью, свойственной его характеру. Вдруг Иван наклонился и поцеловал его руку. Боря вздрогнул. Поцелуй как бы пробудил его дремавшие инстинкты. Он заметил только теперь сильное загоревшее тело, мускулистые руки и еле прикрытые ноги Ивана. Сотни самых разнообразных мыслей завертелись в его голове. Было мучительно больно и стыдно, хотелось ударить самого себя, укусить. Но глаза невольно обращались в ту сторону, где сидел Иван с перевязанной головой.
