— Я-а… — невозмутимо отозвался некто осанистый и пучеглазый. Судя по выправке, отставной военный.
— Нет, я спрашиваю, автор, блин, кто?
— Генералиссимус Суворов.
— Правильно мыслил генералиссимус, — одобрил Овсяночкин.
— А стихи писал плохо, — уел Пётр Пёдиков.
И собрание взорвалось. Заспорили, зашумели. Да что там Суворов? В восемнадцатом веке один Богданович стихом владел! Па-зволь! А Державин? Достали уже своим Державиным!.. Пушкин о нём что говорил? Думал по-татарски, а русской грамоты не знал за недосугом!..
Накопилось, видать, наболело.
Славик ошалело крутил головой. Бывший студент филфака, он и представить не мог столь панибратского обращения с классиками. А тут ещё выясняется, что Суворов стихи писал. Надо же! Генералиссимус, серьёзный вроде человек…
— Народ-точка-ру!.. — надрывался Овсяночкин, колотя ладонью по краю стола.
Кое-как добился тишины, но воспользоваться ею не успел.
— Чтобы закруглить державинскую тему, — тут же влез скороговоркой в паузу (как будто для него устанавливали!) елейный голосок Петра Пёдикова. — «Гений его можно сравнить с гением Суворова — жаль, что наш поэт слишком часто кричал петухом». А. С. Пушкин. Конец цитаты…
— Народ-точка-ру!!!
Слава богу, угомонились.
«Дурдом „Ромашка“», — мысленно хмыкнул Славик и с сомнением огладил нагрудный карман, где лежало чужое стихотворение. Может, застесняться и не читать? Расколют ведь на раз! Вон они все какие… нахватанные…
Однако, пока он колебался, случилось неизбежное.
— Кто нас сегодня чем порадует? — недобро полюбопытствовал руководитель литературной студии.
— Вячеслав Иванов, прошу любить и жаловать, — немедленно выдал новичка Пётр.
— Ого! — с уважением сказал кто-то.
— Ивано́в или Ива́нов? — уточнили с дальнего конца стола.
Славик опять не понял, в чём тут прикол.
— Вставать надо? — глухо осведомился он и встал.
— Сколько у вас стихов?
— Один.
— Длинный?
— Н-нет…
— Ну… читайте…
Славик достал и развернул сложенную вчетверо бумажку. Запинаясь, прочёл.
— Глазами можно посмотреть? — спросил Овсяночкин.
— Да, пожалуйста… — Славик передал ему листок.
Руководитель студии упёр локти в стол, взялся за голову и надолго оцепенел над красиво переписанным стихотворением. Остальные тоже молчали. «Ещё один мент родился, — подумалось Славику. — Или даже два».
Наконец Овсяночкин поднял незрячие глаза, пошевелил губами.
— Ну что ж… — вымолвил он. — Техника пока ещё, конечно, хромает, но в целом… Давно пишете?
— Да так… — неопределённо отозвался Славик, однако этого, к счастью, оказалось достаточно.
