Пояснил Филька:
- Батюшкиному коню под копыта, дурья голова, подвернулся. На сук бы надо. Да, может, оздоровеет еще. Ты, Терентий, - Филька на Треньку грозно зыркнул, - собаке лапу водой чистой промой и, приложивши лопух, тряпицей перевяжи.
Заплакал Тренька:
- Нешто к нему подойти можно? На куски разорвет. А мне пока еще жить не надоело...
Филька плеть поднял:
- Перечить будешь?
- Филечка, миленький! - Тренька к сапогу молодого барина прильнул. - Не погуби, пожалей холопа своего малого!
Филька, покорность и робость любивший, опустил плеть. Однако велел строго:
- К обеду вернусь, чтобы все сделано было!
И вышел, громко хлопнув дверью.
Тренька слезы проглотил. На огромного ощерившегося пса глянул:
ну как к такому приступишься?
Обернулся заискивающе к напарнику своему:
- Может, ты, Митрошенька, собаку обиходишь? Тебя, поди, никакой зверь не тронет. Ты ведь у нас такой!
Митрошка на Трет,кину лесть вздохнул только:
- Рад бы, Торопя. Да ить не две у меня шкуры - одна. Не обессудь.
Тебе велено.
Что тут будешь делать? К собаке подойти страшно. И Филькиного повеления ослушаться нельзя. Принес Тренька плошку воды колодезной.
Лопух свежий, молодой сорвал. И к Урвану:
Собачка хорошая... Я тебе помочь хочу...
Это Тренькин язык говорит, а в уме у Треньки: "И отчего тебя, ирода, господская лошадь до смерти не затоптала..."
Урван зубы оскалил. Рыкнул. Тренька в другой угол избенки отлетел.
- Чтоб ты околел, проклятый!
Сколько раз так подступался Тренька - сказать невозможно.
Наконец трясущимися руками промыл лапу водицей, лопух приложил, тряпицей перевязал. Все то время Урван с оскаленной мордой сидел, рычал, с Треньки злобных глаз не сводил.
Поднялся Тренька, рубашка на спине мокрая, со лба пот капает. Митрошка с уважением:
- Смелый ты!
- А то нет! - расхрабрился Тренька. И добавил жалобно: Только боязно очень...
Филька хвалить Треньку не стал, однако и не ругал. Видать, остался доволен.
Неделю Тренька с У рваном возился, и всю педелю на нею пес зубы скалил, а последний раз чуть в руку не вцепился. По счастью, успел Тренька отдернуть руку. Закричал вне себя от возмущения.
-- Что, окаянный, делаешь! Я к тебе с добром, а ты за добро то меня зубами, да? Ну и оставайся с больной лапой. Не пойду к тебе более. Пусть Филька что хочет со мной сделает. Ей-богу, не пойду!
Забрался Тренька в собачью конуру, где ему место отведено было. Злющий, не хуже Урвана. Долго бормотал:
- Чистый разбойник, а не нес. Ты ему лапу лечишь, а он тебя клычи щами железными норовит цапнуть. Виданное ли дело: за добро злом платить?
