Юрьев день | страница 17
Любил князь щегольнуть гостеприимством. Редко выезжал в поле один со своими холопами. Чаще приглашал соседей, с кем по родословию своему не зазорно было знаться. Допускал на охоту и людей, стоявших ниже его. На то была своя причина. Нравилось князю, когда дворяне и дети боярские льстили ему, восхищаясь его знатностью и богатством.
На охоту по первой пороше многих гостей созвал князь Петр Васильевич. Шумно и многолюдно было в Троицком. Гостей важных разместили в усадьбе. Тех, что попроще, - в крестьянских избах.
- Славный день завтра будет! - воскликнул Тренька, когда въехали в село.
Митька по сторонам глянул, сказал озабоченно:
- Кажись, не быть завтра хорошему дню. Иван Матвеевич Рытов приехал со своими людьми.
- Нам-то что до него? - беззаботно возразил Тренька. - Ни тепло ни холодно...
- Как бы жарко не сделалось, - сказал Митька. - Князю поперек горла Иван Матвеевич.
- А чего князь его не прогонит?
- Рад бы, да не может. Близкие люди самому Грозному царю братья Рытовы, особо старший, Владимир Матвеевич. Жалованы ему земли йодле княжеских владений. У младшего, Ивана Матвеевича, силы, сказывают, поменее. Однако довольно, чтобы сгубить князя.
- Нешто его сгубить можно? - усомнился Тренька.
- Еще как...
- Богаче Иван Матвеевич князя аль знатнее?
- Власть у него, Тренька. А это поболее иной раз значит, чем все Другое.
Прав оказался Митька насчет нежданного гостя. Федор Богданович на Треньку покосился:
- Не в пору привез. Чай, рытовских видел? Он, - кивнул на Треньку, пусть у меня в избе сидит. Князь с гостем беспременно на псарный двор пожалуют. А зол князь - глядеть страшно.
- Мудрено ли, - заметил Митька. - Приходится ласкать человека, коему горло бы перегрыз.
В каморке своей начал Митька поспешно переодеваться. Шмыгнул носом Тренька:
- Обещал на охоту взять...
- Теперь не до забавы, - ответил Митька. - Кто же знал, что он, сатана, нежданно-негаданно прибудет? Ну, мне бежать надобно. Посиди тут...
Испугался Тренька:
- Постой! Темно больно...
Задумался Митька.
- Огонь вздуть? Кабы Федор Богданович не осерчал. Ложись-ка лучше спать. Утро, говорят, вечера мудренее.
Тесна каморка, отведенная Митьке. Вместо постели аль лавки - низкая лежанка. Должно, для собак была поставлена каморка, догадался Тренька. Примостился на лежанке, устланной сеном. Старой одежкой накрылся.
Грустно сделалось. Мечтал на княжью охоту попасть и на тебе: угодил в собачью конуру.
Сморила Треньку усталость. Кажись, на минуту закрыл глаза, а открыл рядом Митька стоит в полном наряде княжьего стремянного, за плечо теребит: