— Бирюза, я Гром, у меня «трехсотый», в тяжелом состоянии. — Колесников специально не стал уточнять, во избежание лишних вопросов, что раненый — афганец. Да и по большому счету, какая разница: живой ведь человек нуждается в срочной помощи. Получит он ее — может, сто лет проживет, нет — умрет уже к вечеру. Они вынужденно задержались в кишлаке на полтора часа, пока не прилетела «вертушка» с красным крестом на борту. Погрузив в ее металлическое чрево полуживого афганца, рота ушла в горы. Потом Колесников специально справлялся в госпитале о его судьбе. «Он еще нас с вами переживет», — услышал бодрый ответ. Настроение как-то сразу улучшилось: не зря, значит, возились с Амани. А с «шурави» он теперь будет до конца дней своих. Настоящие друзья и впрямь познаются в беде. Как и враги. Душманам, убившим его отца и жену, он обязательно отомстит. Таков неписаный закон предков.
…Виктору нечасто, но снятся сны об Афганистане. Однажды явственно увидел себя молодого, бесцельно бродившего по бывшему военному городку, заброшенному и позабытому афганцами. Зрительная память и спустя годы цепко держала в голове каждую мелочь, каждый уголок ухоженной в то время территории, вдоль и поперек истоптанной их следами. И от этого чужая твердая земля казалась близкой, почти своей. Теперь же он не узнавал ее: выжженная пустыня лежала вокруг, где не было ничего живого. По каким-то лишь ему известным приметам Виктор безошибочно нашел место, где когда-то стоял сборно-щитовой штаб полка, где располагался офицерский модуль первого батальона, в шутку прозванный холостяцкой обителью. Какие страсти здесь подчас кипели! Ведь и на войне у каждого была маленькая личная жизнь со своими эмоциями, впечатлениями, тайнами, вмещавшаяся как раз в этих тонких стенах. Здесь был второй дом, в котором жили радость и обиды, недоразумения и сомнения, тревоги и надежды. Вдруг Виктор отчетливо вперемешку услышал голоса живых и погибших ребят — Сашки Морозова, Сереги Окунева, Пашки Карпинского, Кости Виноградова… Басом рокотал, извещая всех о натопленной солдатской бане, старшина роты прапорщик Хозяйкин, полностью оправдывавший свою фамилию. Солдаты уважали Михалыча за непоказную, настоящую заботу, но особенно за мужество и смелость, периодически проявляемые им в горах. Будто вырвавшиеся из-под земли голоса то быстро нарастали, превращаясь в долгое многозвучное эхо, то удалялись ненадолго, чтобы вновь напомнить о себе. По ним как по ротному списку во время вечерней поверки он узнавал фамилии и даже контурно, чуть расплывчато видел по-прежнему молодые лица некоторых своих солдат, в основном «дембелей». Кто-то из них поинтересовался:
