— Томас мог бы. — Ей хотелось утешить Доминика. Она давно его знает и была влюблена в него без памяти до того, как встретила Питта. Но лгать — глупое и бесполезное занятие. — Однако осквернение могилы — это преступление, — четко произнесла она. — И если есть шанс выяснить, кто это сделал, Томасу придется продолжать расследование.
— Он этого никогда не выяснит! — Доминик заявил это с таким пылом, что она поняла: он старается убедить не ее, а себя.
— Вероятно, нет, — согласилась Шарлотта. — Конечно, если они не сделают это снова. Или не придумают что-нибудь еще.
Доминик упорно гнал от себя эту мысль. Но теперь, когда она была высказана вслух, от нее уже нельзя было отмахнуться.
— Это дело рук сумасшедшего! — воскликнул он. Что ж, самый простой способ все объяснить, причем единственно приемлемый. Безумию не нужны резоны — сама его природа все объясняет.
— Возможно.
Доминик допил чай, и Шарлотта взяла его чашку, собираясь убрать.
— Вы не можете попросить Томаса? — спросил он с нажимом, подавшись вперед. — Объясните ему, какой вред это расследование причинит невинным людям. Пожалуйста, Шарлотта! Это так несправедливо! У нас даже не будет шанса опровергнуть то, что станут говорить не прямо, а шептать за спиной! Когда люди сплетничают шепотом, ложь разрастается с катастрофической скоростью…
Слова о несправедливости убедили Шарлотту. На минуту она поставила себя на место Алисии, влюбленной в Доминика. Она еще помнила, каково это: волнения и муки, безумная надежда и отчаянное разочарование… И вдобавок Алисия была связана с мужем, лишенным и воображения, и чувства юмора. А потом он умирает, и ты наконец свободна! Но подозрение протягивает к тебе свои Уродливые щупальца и все пачкает. Никто ничего не говорит тебе прямо — все сочувствуют и улыбаются. Но как только ты уходишь, ядовитая кислота подозрения разъедает все вокруг. Тебя преследуют сплетни, и старые друзья больше не заходят к тебе с визитами. Шарлотта испытала это на своей шкуре.
— Я попрошу его, — пообещала она. — Не знаю, как он поступит, но я попрошу.
Лицо Доминика озарилось надеждой, и Шарлотта почувствовала себя виноватой: ведь она дала обещание, зная, что ее влияние на Питта ничтожно, когда дело касается его работы.
— Спасибо. — Доминик поднялся. Теперь, когда его страхи улетучились, движения снова стали грациозными. — Большое спасибо! — Он улыбнулся, и прошедших лет как не бывало: они снова были заговорщиками, затевавшими что-то безобидное — например, собирались стащить папину газету.
