— Гуляют… Он-то кто?
— А шут его знает! Плешивый. С тобой рядом поставить — тьфу, взглянуть не на что.
— Эх, старая! — невесело засмеялся Соломин. — Нашла чем утешить. Ну и на том спасибо, святая душа.
Варвара охапкой потащила тюфяк и подушку, но в дверях остановилась, повернулась к Соломину.
— Пойдешь туда?
— Не утерплю, старая, пойду.
— Совет подам.
— Ну-ка!
— Не ходи босяком-то, не жалоби ее, гляди соколом. Возьми вон костюм, какой от деда остался, — новехонький.
В прохладе, в зеленом полусвете под яблонями Соломин уснул мгновенно, но вскоре, как это часто бывало теперь с ним, застонал, заметался и проснулся.
«Саша, Саша, горькая моя ягода!» — подумал он и усмехнулся, вспомнив, что этими словами начинал свои письма к подруге вор-рецидивист Степа Штырь, его напарник на лесоповале.
— Ну что ж будем делать? — спросил сам себя Соломин.
На улице за забором мальчишка звенел обручем на проволочной каталке; в сарае надрывалась курица; над железной крышей дома уже поплыл зной. Соломин давно не оставался вот так один — только шорохи сада вокруг да невидимая жизнь улицы по ту сторону забора, и ему стало жутко.
«В самом деле надо бы приодеться, — подумал он. — Поеду-ка в Москву».
Он достал из кармана смятую открытку, карандаш и написал:
«Саша! Не хочу появляться неожиданно, чтобы не напугать тебя, поэтому пишу. Остановился у бабки Варвары. Приду в понедельник вечером. Будь, пожалуйста, дома, надо объясниться».
2
Из Москвы он вернулся совершенно преображенным: в отличном сером костюме, свежей рубашке, остроносых ботинках, и выглядел эдаким курортным молодцом, загорелым, белозубым, пружинисто бодрым. Расхаживая по дому, то и дело совался к зеркалу, спрашивал бабку:
— Ну, старая, что скажешь? Каково меня столица экипировала?
— Деньги у тебя, знать, бешеные, — сокрушалась Варвара.
— Что деньги! — отмахивался Соломин. — Шесть лет тюрьма заботилась о моем будущем и откладывала мне зарплату на книжку. Теперь я при тысячах.
— О? — не верила бабка.
— Правда! Говори, какая у тебя нужда? Может, дом перекрыть? Забор новый поставить?
— Ладно, ладно, не петушись, — урезонивала его Варвара. — Самому пригодится. Вот женишься, они как раз и пригодятся.
Соломин вдруг сразу потускнел и полез в карман за сигаретами.
«Сорок лет, — подумал он, — а приходится начинать жизнь сначала. Не поздно ли, друг Иван? Все было, теперь нет ничего…»
Этот день, этот понедельник тянулся необыкновенно долго. Соломин пробовал читать, спать, несколько раз принимался есть, а до вечера все еще было далеко. Он лежал в саду на тюфячке и жевал травинку.
