Даже если бы Геракл и хотел ответить, то не смог бы: он как раз карабкался по ветвям дерева с мечом в зубах, подбираясь к основанию бессмертной шеи.
— А это совсем новое, — смущённо проворковала гидра и захлопала ресницами. — По-моему, шедевр. Вот послушай:
— Я люблю его, люблю, брошу в печь полено,
И к обеду пригублю пыльное колено.
Буду думать я о нём, когда занят он конём…
Добравшись до конца толстого сука, Геракл перехватил рукоять меча обеими руками и ударил изо всех сил — грубо, словно топором. Голова запнулась на полуслове, золотистая шея дрогнула, накренилась и величаво рухнула в заросли орешника, чуть не придавив спешащего на помощь Иолая.
Яму копали долго и основательно, в две лопаты. Чтобы хоть как-то заглушить бубнёж, доносившийся из орешника, Геракл начал напевать любимую боевую песню отца, Иолай тут же подхватил мотив. Наконец работа была окончена, и герои, надрываясь, поволокли голову к яме, не обращая внимания на жалостливые стихотворные воззвания и душераздирающие вздохи.
— Я не хочу с тобой делить судьбу,
Ворчи один: бу, бу, бу, бу, бу, бу…
Под градом комьев земли голос становился всё глуше и глуше и наконец совсем стих. Бледный Геракл, кривясь и постанывая сквозь зубы, проговорил:
— Вот ведь заведётся такое несчастье — никак от него не избавишься. Разве только на время. Ничего, надеюсь, среди наших потомков тоже найдутся свои герои.
Иолай крепко пожал дяде руку и согласно кивнул.
Примечание: все приведенные стихи реальны и принадлежат светочу русской поэзии Наталье Владимировне Патрацкой.
(Стимфалийские птицы)
Странно, почему эта тетива с каждым выстрелом становится всё более и более тугой, хотя должно быть наоборот, подумал Геракл. С трудом натянув лук, герой кое-как прицелился в клекочущее тёмное пятно над головой и разжал пальцы. Тетива устало щёлкнула по кожаной накладке, и последняя Стимфалийская птица с неприятным чваканьем вонзилась в болотную кочку.
Геракл опустил лук, ткнулся лбом в прохладную кору лавра и закрыл глаза. В басовитом гуле, переполнявшем голову, медленно плавали цветные круги.
— За что ты так, герой? — прозвучал сзади угрюмый голос.
Сын Зевса вздрогнул и поднял голову. У поворота тропинки стоял широкоплечий старик с клюкой и неодобрительно смотрел на него исподлобья.
— О чём ты, старик?
— Зачем ты устроил это избиение? Чем мы провинились перед тобой?
— Ничего не понимаю… — растерянно проговорил Геракл.
— Я спрашиваю, чем тебе помешали наши птицы?
