— Рад убедиться, что вы в некотором смысле постигли наше чувство юмора, — сказал я ему. — Раз так, мы все-таки не зря погибли.
И мы опять посмеялись. Нет, право, он идеальный партнер.
— Хотите анекдот? — спросил ободренный Флориан. — Во время погрома жену Хаима на его глазах изнасиловали казаки. Сперва по ней прошлись рядовые, а потом вдруг появился офицер и тоже попользовался ею. И тут Хаим не выдержал и говорит: «Уж вы-то, господин офицер, могли бы сперва попросить позволения!»
Я зашелся от смеха.
— Великолепно! — воскликнул я. — Обожаю наш фольклор.
— А вот еще один…
Но я вежливо оборвал его. Все-таки я пришел сюда вовсе не для того, чтобы слушать байки про нашу Историю. Я и без того знаю ее наизусть.
— Вы сказали — Хаим? А какой именно Хаим?
— Да все тот же, сами знаете.
— Это, случайно, не Хаим с улицы Смиглой?
— Нет. Это был Хаим из Назарета.
Я рассмеялся:
— Мазлтов. Мои поздравления. У вас отличная память.
— Цу гезунт.
— Так вы, оказывается, говорите на идише?
— Немножко.
— Берлитц?
— Нет. Треблинка.
И мы опять расхохотались.
— Я вот все пытаюсь понять, что такое, в сущности, еврейский юмор, — задумчиво произнес Флориан. — Что вы на этот счет думаете?
— Это способ кричать.
— И что это дает?
— Сила крика так велика, что сокрушит жестокости, установленные во зло человеку…
— А, Кафка, — улыбнулся он. — Как же, знаю, знаю. Вы и вправду в это верите?
Я подмигнул ему, и мы оба засмеялись.
— Эта история про казаков, которую вы рассказали… Вы там помянули Хаима. А не был ли это Лейба Хаим из Кишинева? Он мой дядя, и это, несомненно, был он, потому что он мне сам рассказывал эту историю. Именно его жену казаки изнасиловали у него на глазах. После этого приключения она родила ребенка, и мой дядя, который тоже был очень злопамятный, жестоко отомстил русским гоям. Он относился к ребенку как к собственному и вырастил из него еврея.
Флориан безмерно возмущен:
— Каков негодяй! Неслыханно! Так обойтись с ребенком!
— Что поделать, мы безжалостный народ. Мы ведь даже распяли Господа нашего Иисуса, мир праху Его.
— Прошу прощения! Вечно вы пытаетесь подгрести все под себя. Ничего не хотите оставить другим. Беспримерная жадность! Папа Иоанн Двадцать третий объявил, что вашей вины в этом нет.
— Нет? Выходит, все эти две тысячи лет впустую?
— Впустую. Именно впустую… Вы только и думаете, как обтяпывать дела!
Мы опять посмеялись. Нет, Флориан настоящий талант. Смерть и ее еврей, какая пара, какая была бы радость для публики из простого народа! Народу нравится бурлеск, он любит посмеяться. Я вот совсем недавно прочел, что шестнадцать процентов французов — антисемиты. Так что публика у нас была бы, тут никакого сомнения. Флориан доволен. Еще немножко, и он кинется отплясывать чечетку. Жаль, что нет какой-нибудь религиозной музыки. Но в конце концов, невозможно иметь все сразу.
