32. «Прекрасный голубой Дунай»
Вообразите себе золотую легенду, прекраснейший в мире гобелен, плачущую принцессу в божественном освещении, и вы поймете, что чувствовал я, Хаим с улицы Налевской, личность непонятная и неопределенная, нелепая и презренная, которому вдруг представилась нежданная возможность.
— Хочу еще такое же! На холме среди оливковых деревьев… Чтобы это было так же красиво…
Я сделал шаг вперед:
— Я был бы счастлив, если только я вам подхожу.
Флориан вознегодовал:
— Мазохист! Извращенец! Хаим, валите отсюда, она вас уже достаточно поимела!
Лили внимательно смотрит на меня. Я восхищен. Чувствую: цивилизация обогатится новым достижением.
— К вашим услугам.
Флориан бросает на меня взгляд, полный безмерного отвращения.
— Это же надо! Он на седьмом небе!
— Кажется, я с вами уже имела дело, — промолвила Лили.
— Еще бы! — прошипел сквозь зубы Флориан. — Это принесло шесть миллионов, не считая мыла.
Лили раскрыла мне объятья:
— Но все равно я хочу танцевать с вами. Я обожаю вальс.
Флориан попытался встать между нами:
— Ты уже с ним досыта навальсировалась!
Она подошла ближе:
— Да, но я хочу научить его новым па…
— Да они все те же! — заорал Флориан. — Хаим, сматывайтесь отсюда, пока еще не поздно! Надо быть последним мазохистом, чтобы пытаться удовлетворить ее!
А она вся словно бы устремилась ко мне. Можно говорить все, что угодно, но распознать клиента она умеет.
— Позвольте пригласить вас, господин… простите, как?
— Хаим. Чингиз-Хаим, вычеркнутый еврейский комик, к вашим услугам.
— Позвольте, господин Хаим. Это будет наш самый прекрасный, наш последний вальс!
Можете мне верить, можете нет, но принцесса из легенды обняла меня, и в тот же миг в яме, я хочу сказать, в оркестровой яме, заиграли скрипки, и я встал на цыпочки, я приготовился вальсировать…
— «Прекрасный Голубой Дунай», дерьмо собачье! — выкрикнул Флориан. — Да неужто вы позволите еще раз поиметь себя под самый затасканный в мире мотивчик?
— Ближе, еще ближе, — шепчет Лили. — Прижмите меня крепче… Вот так…
Я ощущал непонятную радость, восхитительное опьянение. И вдруг пошатнулся. Голова закружилась.
— Из… извините…
Я отпустил ее, схватился руками за горло: я испытывал удушье…
— Кретин! — рявкнул Флориан. — Недоделок! Гуманист сраный!
— Ничего страшного, — успокоила Лили. — Это «Голубой Дунай», он ударил вам в голову…
