Вели мне жить | страница 73



Она ждёт, как ни в чём не бывало, будто и не было ничего. Да и что было-то? Встретились они с Рейфом на этот раз, как добрые старые друзья, перемолвились парой слов, о «Мадригалах» больше не вспоминали. Всё тихо. Несколько раз она, правда, столкнулась с ними на лестнице — они вдвоём куда-то шли. Другой раз через стенку слышала, как они откуда-то возвращались поздно вечером. Главное, боль, чувство жжения, которые она постоянно ощущала в голове, прошли, — отпустило, — да и присутствие Вана сильно помогало. Она и внешне изменилась: новое домашнее платье из синего бархата, ниспадавшее складками, придавало её облику классическую строгость и простоту. Друзья говорили, что в своём бархатном одеянии она похожа на колонну Парфенона. Нет, не соглашалась она, — я гораздо старше: стоя у камина, она чувствовала себя старой, как мир, и вконец иззябшей. Как там писал Рико? «Твои остывшие алтари» — вот-вот, она стоит у остывших алтарей, ей холодно, ей три тысячи лет На каминной доске лежат забытые трубки: надо же, та старая, вересковая, тоже здесь! Её вдруг осенило, что время от времени Рейф Эштон наведывается в комнату, когда бывает наездами в Лондоне, а вообще говоря, она толком не знает, где он сейчас, — во Франции или в Англии, да и жив ли он.

Но кто же тогда положил цветы на чистый, прибранный стол, с такой неестественно аккуратной стопкой книг? Да ещё нарциссы! Ей это снится, или Рейф Эштон и впрямь вернулся? Нет, не снится — он здесь.

Она так и осталась стоять немой застывшей фигурой, как в пьесе: и хотела что-то сказать, да не стала — очень уж зябко, одиноко, неуютно возле её остывших алтарей.



Какие бы слова он ни сказал, эта комната больше никогда не взорвётся смехом, весельем, фейерверком. Догорели разноцветные хлопушки, маскарад закончился. Химическая реакция в пробирке налицо. Она знала это по самой себе: она всё та же и не та, — трезвее, жёстче, зябче, — даже отпугивает (если верить Рико) своей холодностью. И всё ради чего? Чтоб оказаться на исходных позициях?

А он, выражаясь фигурально, уже пришпоривает коня. Шинель перекинута через руку — видимо, едет на вокзал. Белла, конечно, с ним. Того гляди, ещё сюда нагрянет — с неё станется. Она не удивится, если сюда заявится и г-жа Картер. Они же теперь всюду с ним. Ну что ж, в каком-то смысле она сама создала эту ситуацию во время последнего своего разговора с Беллой, под Рождество. «Рейф заварил кашу, пусть и расхлёбывает», — так, кажется, она сказала Бёлле? (Интересно, передала ли Белла её слова Рейфу?) Вот он и «расхлёбывает».