А разве не чудо — листья осенних берез? Мы их столько раз видели, но понимаем ли мы до конца, какое это чудо? Мы привыкли повторять: «Золотые листья», — а листья совсем не золотые. Старея, лист делается как бы промасленным, грязновато-прозрачным; мелкие дырочки видны на просвет, края листа сморщиваются и темнеют, как обгорелые, — медленный огонь тления уже коснулся их. Летом на листьях были мириады незаметных существ — бескрылые тли, словно брызги мутной воды; черные, желтые, серые паучки; остропахнущие лесные клопы, похожие на зеленые чешуйки; мохнатые тупоголовые гусеницы; юркие жуки-поскребыши. Сейчас они больше не прячутся, они судорожно спешат дожить: грызут, точат, сосут из деревьев последние стынущие соки… И все же грязные, загнивающие листья, облепленные паразитами, прекрасны. Яростно пламенеющие краски все равно торжествуют, на взрыв солнечного света похоже осеннее дерево… Это ли не чудо — грязь, тление, смерть, вдруг обернувшиеся красотой?
Отчего мы больше не видим этих чудес, отчего забываем о них, становясь старше и, наверное, умнее и прозорливей?
— Закуривайте, — сказал Алешка, протягивая капитану пачку папирос. — Помогает от комаров.
— Ага, — согласился капитан.
Точно так же, как и Алешка — не глядя, с отсутствующим выражением лица, — капитан взял папиросы и, не распечатав пачки, сунул в карман.
— Помогает, — сказал он миролюбиво. — Очень даже помогает от комаров.
Алешка растерялся и несколько секунд так и простоял — с протянутой рукой. Он не сразу сообразил, что это значит. Можно было ожидать благодарности, вежливого отказа, даже нотации, вроде той, что не рано ли, мол, курить в таком возрасте. Но капитан просто взял и сунул папиросы в карман. Будто папиросы принадлежали ему. Будто и в мыслях нельзя предположить, что папиросы Алешкины. А голос капитана был задумчиво-ласков и оттого прозвучал с особенной ядовитостью:
— Помогает. Очень даже помогает от комаров.
— Ну, так… давайте!.. — запинаясь, пробормотал Алешка. — Чего же вы! Закурим!..
— Непременно. Как не покурить, — сказал капитан и впервые посмотрел на Алешку. Где-то под нависшими его бровями остро вспыхнули два огонька, скорей даже кристаллика, и царапнули по Алешкиному лицу. Взгляд был знакомым — вот так же капитан посмотрел, когда Алешка, входя по трапу на буксир, произнес небрежно: «Мы от Кузьмина. Он просил подвезти…»
Алешка и тогда уже ощутил неловкость. Он вдруг подумал, что капитану, наверно, было неприятно., Пожалуй, это чересчур: не поздоровавшись, не спрося разрешения, пройти на судно, лишь обронив на ходу: «Мы от Кузьмина. Он просил подвезти…» Алешка почувствовал неловкость и слегка покраснел, но вскоре забыл обо всем и перестал смущаться.
