Любовь как спасение | страница 80
Дома собрались родственники, дети, подруги, и поначалу торжество развивалось вполне сносно, по-домашнему. Но потом слово взял муж — и началось! Праздник плавно перерос в скандал, как это и бывало в последние годы. Сын с дочерью хлопнули дверями с обещанием никогда больше не появляться у родителей, родственники тихонько исчезли без лишних слов и комментариев, подруги утешали: мол, не обращай внимания, выпил человек, с кем ни бывает. Елена Николаевна слушала их вполуха, из вежливости, хотя чувствовала определенно — воронка от того первого взрыва на школьном банкете стала еще шире и глубже. Тогда-то эта мысль и поселилась в ее голове: надо что-то менять, иначе пожелания коллег могут сбыться. Расплывчатое «что-то» вскоре сменилось на «многое», и, наконец, Елена Николаевна окончательно утвердилась в решении — менять ей нужно всю свою жизнь.
Елена Николаевна прекрасно знала, что нашими поступками руководят мысли, а потому испугалась, как бы эта радикальная мысль не привела к излишне радикальным и, главное, преждевременным поступкам. Она уже не была революционеркой, как в молодые годы, и не играла с судьбой в азартные игры — разумный эволюционный путь был ей милее. Она стала думать дальше. Прежде всего, необходимо определиться со сроками — когда приступать к переменам? Но еще до этого, до начала боевых действий, следовало просчитать последствия. Если менять она решила все, то, значит, ничто, которое неизбежно образуется на месте ее нынешней жизни, нужно будет чем-то заполнить. Чем? Эта тема требовала особенно тщательной проработки — как всякий долгосрочный план.
В один из вечеров этого исторического периода, когда муж наконец-то угомонился и выключил телевизор, Елена Николаевна уселась поудобней в кресло, закрыла глаза и попыталась вызвать в памяти наиболее значимые события своей жизни. Сначала со значимыми не получалось. В голову лезла всякая мелочевка магазинно-кухонного свойства, перед глазами что-то кричал пьяный муж в несвежей майке-алкоголичке, плясали физиономии учеников, особенно досадивших ей в этот день, кривили рот коллеги-училки, нечто чрезвычайно смелое предлагал директор, вернувшийся с высокого совещания…
Собственно, все эти картинки, всплывшие в памяти даже не по первому требованию, а сами по себе — стоило только закрыть глаза и расслабиться, — и составляли ее жизнь. Ту самую, с которой она решила покончить. Но Елена Николаевна уселась в кресло не для этого: она хотела воскресить в памяти эпизоды этапные, те самые ступени, по которым она так лихо проскакала по жизни до полной потери смысла и устойчивого желания сокрушить ее до основания. Постепенно сиюминутные впечатления отступили, память заработала продуктивней, воспоминания стали выстраиваться по порядку, появились даже предпосылки для понимания причинно-следственных связей. Но только предпосылки. Понять сейчас, через тридцать-двадцать лет, почему тогда она поступила именно так, как поступила, выбрала то, что выбрала, отказалась от того, от чего отказалась, Елена Николаевна могла с трудом. Вроде бы и не с ней это все происходило, не с ней нынешней — это уж точно, но расплачиваться-то за прошлое приходится сейчас, когда ничего из этого своего прошлого изменить нельзя, — вот где капкан!