— Нюш, ты не бойся, мы вас не обидим. Сейчас я тебе водички свежей принесу и поесть чего-нибудь. Коленька, есть чем мамашку нашу покормить? — Нине так захотелось помочь Нюшке в ее нелегком материнском деле, поддержать. И это чувство было для Нины внове — всерьез заботиться о ком-то ей еще не доводилось.
Нюшка поела с удовольствием, попила, а потом, прежде чем вернуться к котятам, подошла к Нине и, ласково мурлыкая, потерлась о ее ноги — спасибо, мол, хозяйка. Нина опять, как вчера на крылечке, заревела навзрыд:
— Коленька, милый, я, наверное, тут не смогу, — плакала Нина, не в силах справиться с переполнявшими ее чувствами. — Это, знаешь, как деревенский воздух после Москвы — слишком много кислорода, организм не справляется. Вот и у меня сейчас так — слишком много… — Она даже не знала, как это сказать, боялась, что прозвучит фальшиво или слишком пафосно.
— Чего много-то? Скажи толком, не понимаю, — успокаивал ее Николай, начиная побаиваться, что его скоропалительный выбор пал на слишком уж нервическую особу — плачет без конца, а чего плачет — сама не знает.
— Ой, Коленька! Любви как-то слишком много на меня свалилось — и к тебе, и к Нюшке, и к котятам… У меня такого еще не было никогда.
— Так это же хорошо, что любви много! — Николай успокоился — просто оттаивает человек, весна. Надо подождать. А она добрая, его лапушка, он не ошибся.
* * *
По большому счету в ее новой деревенской жизни Нине нравилось все. И дни, полные непривычных забот и удивительных открытий, и ночи, которые с приближением лета становились все короче, и надо было успеть не только утомиться от жарких чувств, но и отдохнуть к началу трудового дня. Иногда, ближе к вечеру, когда ждала Николая после работы к ужину, Нина садилась на крыльцо и пыталась представить, что бы она делала сейчас в Москве. Это как раз то время, когда ее приятели начинали сбиваться в стаю, чтобы провести вместе вечер, а то и ночь. Она уже и тогда, в Москве, стала замечать, как постарели и поблекли ее гении, как изменились их разговоры — начинали, как положено, об искусстве, но быстро переходили на ощущение пустоты и серости, которое так и не покинуло их творческие души, несмотря на перестройки и переборки в отечестве. Никто из них так ничего путно и не сотворил, вся их гениальность ушла на разговоры… Сейчас, на удалении — временном и географическом, эти люди, которыми она столько лет восхищалась, казались ей смешными, как бы и не настоящими, уходящими в старость, так и не повзрослев. Она не скучала по ним. Удивительно, но она не скучала и по матери с дочерью. Звонила, узнавала, что здоровы, и этого Нине было достаточно.
