- Что сделали бы вы в тех критических обстоятельствах, я почему-то хорошо представляю. Немцы с флангов, немцы вокруг, а у вас винтовка в одной руке... Пять патронов в обойме, а запаса нет... Вам не дали запаса, так как не в атаку посылали, а в медсанбат. Четыре пули вы выпустили, а что делать с пятой?.. Гранат на поясе не было - сам убедился, когда тащил вас. Пятую пулю вы держите до последнего и верите, что победите... Крепко верите, хоть и с одной пулей... А я тогда потерял веру... На один миг расслабился и считай что погиб, хоть и живу пока.
- Не погиб, - возразил я.
- А зачем жить с такой червоточиной в душе?
- Мы еще повоюем! - повторил я сказанное раньше.
- Вы действительно верите в это?
- Конечно.
- Один вы знаете про мое умопомрачение, - говорил далее хлопец. - А мне представляется, что весь свет знает об этом. И главное тут - я сам хорошо знаю. Единственное мое спасение теперь представляется мне - снова очутиться в мокрой канаве с вашей винтовкой в одной руке, с одной последней пулей в обойме против сотни вражеских пуль, нацеленных мне в лоб, в голову, в грудь... И не утратить веры в победу, в жизнь...
- Ты не знаешь, где мой рюкзак? - перебил я размышления соседа. - Там в нем немного еды было.
- В вашей тумбочке, - охотно и с каким-то облегчением ответил Иванов. Я положил его туда. Достать?
- Попробую сам нагнуться, если не закружится голова.
- Зачем же вам!.. Я сейчас! - Резким взмахом руки Иванов откинул одеяло, быстро встал и босиком подошел к моей кровати. Дверцу тумбочки, похожей на ящичек, открыл, подцепив большим пальцем за металлическую скобу. Рюкзак с запеканкой подал мне и намерился шлепать к своей кровати, но я остановил его:
- Подожди, посиди немного со мной!
Иванов сел на белый табурет, а я начал одной рукой развязывать свой рюкзак. От него пахло луговой травой, торфом и уже какими-то лекарствами, заимствованными в тумбочке. Сырой узел крепко затянулся, и я одной рукой не мог его развязать. Парень помог мне. Рюкзак широко распахнулся, и оттуда запахло запеканкой. Хорошо запахло, свежо - не утратил искренний крестьянский подарок своего первородного качества за несколько фронтовых дней. У меня сразу зашевелилось в животе ощущение голода, вспомнилось, что уже давно ничего не было во рту, а мой сосед скромно отвел глаза от рюкзака, но от меня не укрылось, что его худой кадык начал жадно двигаться.
Прижав краешек запеканки подбородком, я разломил ее пополам. На шею и на раскрытую грудь посыпались крошки. Отдав половину соседу, а свою положив рядом на подушку, я стал собирать крошки, чтобы по нашему крестьянскому обычаю всыпать их в рот. И в этот момент ощутил пальцами, что одна крошка будто бы излишне сухая и твердая. Поднес к глазам и ужаснулся: это был осколок снаряда.
