Солдатскими лопатками выкопали могилу, отвязали женщину, взяли на руки окостеневшее тело и осторожно опустили в могилу. Когда насыпали желтый холмик, санинструктор поднял с земли обгоревшую дощечку, соскоблил с нее надпись карателей и задумался.
- Как же ее звали?.. - Его недоуменный взгляд остановился на Вихореве. - И узнать не у кого...
Ничего не мог сказать и Виктор. Тогда санинструктор разыскал в своей полевой сумке огрызок химического карандаша, смочил белую сторону дощечки березовым соком, который сочился из свежих ран после недавно срубленных веток, прижался к тихой, печальной, будто плачущей от жалости березе и написал: "Твоя смерть - твое бессмертие!" Положил дощечку на два камня на могиле и закрепил ее сверху третьим.
С грустью покидали могилу под березой. Виктор с тоской и болью думал, что почти не представляет лица этой женщины: сначала дощечка закрывала его, а потом невольно отводил глаза в сторону, потому что невыносимо тяжело было смотреть на синее, искаженное от боли и мук пятно, что когда-то было женским лицом. Даже возраста мученицы нельзя было определить.
Остро и жгуче кольнуло в сердце: "А может, это родная сестра?.. Фигурой женщина напоминала старшую сестру, учительницу, работавшую в недалекой отсюда сельской школе... Ведь такое могло случиться и с ней?.."
Часто мучают теперь его страшные мысли. Одна осталась мать в деревенской хате, со всех сторон окутанной зеленью садовых деревьев и кустами ягод. Младший брат - студент - вряд ли успел добраться домой из Минска... Его, скорее всего, мобилизовали по пути, хотя по годам еще не подошло время идти в армию.
Мать ждет сыновей, если сама жива... Если бы дошли до нее вести о победе под Сталинградом, ей легче стало бы ждать...
Голос палатной сестры перебил горестные воспоминания:
- А почему вы в горячке все какого-то Сокола звали? То сына, то Сокола. И порой так громко, что все в палате просыпались.
Неужели такое могло быть в тифозном бреду? Наверно, могло. Как только наступало очень трудное время на фронте и жизнь висела на волоске, вспоминался белый Сокол. Появлялась шальная надежда, что он вдруг явится и спасет, вынесет из-под огня - хоть раненого, хоть чуть живого. Пусть даже и неживого, только бы не оставил врагу. А мысли о сыне, который должен родиться или уже родился, укрепляли веру в счастливый исход. Не может отец погибнуть, совсем исчезнуть, если у него есть сын... Если родился и растет наследник, который ждет своего отца и верит, что отец вернется с победой...
