– Как давно она в таком состоянии? – Донна Лукреция сделала храбрую попытку говорить спокойно, но дрожание в голосе выдало, как сильно она потрясена и как сердита, что мы не позвали ее раньше.
– У нее был лучший уход, который мы могли предоставить. Но многие слуги больны, лекари тоже.
– Я не сомневаюсь, что вы проявили чудеса, – кивнула донна Лукреция, словно успокаивала капризного ребенка. Она присела рядом с Джулио на край кровати и убрала со лба кузины тусклую прядь волос. – Но сейчас вам пора отдохнуть, и когда она придет в себя, то увидит ваше улыбающееся лицо. Мы с Виолантой позаботимся о ней вместо вас. – Придворные дамы всего лишь служанки в роскошных платьях, не более того; им отдых не нужен.
Джулио поднялся, однако, похоже, не знал, что ему делать. Направился к двери, но потом остановился.
– Я люблю ее, Лукреция. Если она выкарабкается, я бы очень хотел, с вашего позволения, жениться на ней.
– Даже несмотря на?..
– Она потеряла ребенка.
– Вашего?
Джулио покачал головой.
– Я никогда не хотел видеть ее своей любовницей. Но я все равно заботился бы о ребенке. Все, что связано с Анджелой, для меня бесценно. Все. – Любовь в его взгляде, когда он смотрел на больную, наполнила меня симпатией к нему и в то же время обострила ревность – так уксус подчеркивает сладость клубники.
Стал бы так думать и говорить обо мне мой возлюбленный, когда приедет в Феррару? Он ведь обязательно приедет. На мгновение в тусклом мигающем свете я увидела его черные глаза вместо голубых глаз Джулио, худощавое лицо вытеснило овал херувима, а густые рыжие волосы заменили мягкие светлые локоны. Я заморгала, и предо мной снова предстал Джулио – он стоял, держась за ручку двери, и вызывал к себе факельщика.
Едва мы успели сменить простыни, как в коридоре послышались шаги. Думая, что это вернулся Джулио, я распахнула дверь. В комнату вошел герцог Эрколе и оттолкнул меня с такой силой, что я рухнула на колени. Донна Лукреция успела задуть несколько свечей, так как небо прояснилось, сменив серый цвет на аквамариновый, и запели проснувшиеся птицы. В утренних сумерках лицо герцога выглядело совсем старым, желтые щеки ввалились, черепашья шея над меховым воротником халата была вся в морщинах и складках.
– Когда я проснулся и спросил, что за шум, то не поверил своим ушам. Решил, что слуга ошибся, – сказал он, пригвоздив донну Лукрецию взглядом выцветших глаз, которые сразу все подметили – и ее заляпанную дорожной грязью одежду, и растрепанную прическу, и усталость на лице. Он заговорил тихо, однако с каждым словом его разгневанный голос звучал громче: – Как вы могли поступить так безответственно? Вы же неглупая женщина и должны понимать, что в этом доме вас терпят по одной-единственной причине – вы доказали свою способность вынашивать здоровых сыновей.
