— Ого! Смелый какой!
— Попробуй!
— И попробую! Как, попробуем, ребята, колымчан остающихся в отстающие преобразовать? — обратился он к своим.
Вскочила Клава.
— А что? Давайте, и в самом деле соревноваться. Кто кого? Участок колымский и участок чукотский…
— О-го-го-го-го-го!
— Куда вам?!
— Кишка тонка!
— А вот давайте, попробуем!
— Сла-ба-ки! Сла-ба-ки! Сла-ба-ки! — начали скандировать в одном углу.
А утром была дорога. Змеясь, текла под колеса тысячекилометровая Колымская трасса, убегали назад худенькие, уже сбросившие хвою озябшие лиственницы. Лениво поворачивался боком поторопившийся надеть зимнюю шапку величавый Морджот — этот колымский Казбек. К нему прицепилось, словно торчащий седой локон, небольшое облачко.
Кто-то продекламировал:
Ночевала тучка золотая
На груди утеса великана.
Утром в путь она умчалась рано…
— Не умчалась, — с сожалением констатировал Карташев. — Прикрыло Морджот облачком — значит, быть непогоде…
Но то ли не сработал на этот раз испытанный колымский барометр, то ли автобус успел ускользнуть от надвигающегося ненастья за Яблоновый перевал, но почти до самого Магадана нещедрое северное солнце заглядывало в его окна то с одной, то с другой стороны, словно это и не трасса петляла в сопках, а разрезвившееся светило скакало с места на место, провожая чукотцев-добровольцев в дальний путь.
Автобус пугливо — подальше бы от обрыва! — жался на прижимах к крутым склонам сопок, осторожно разматывал на спусках запутанный серпантин дороги.
Говорили мало — больше пели о путях-дорогах, о встречах-расставаниях, о романтике дальних странствий. На остановках шумной гурьбой вываливались из автобуса, опустошали меню очередной трассовской столовой и ехали дальше, затягивая подкрепившимися голосами «Девчонки танцуют на палубе…», или более давнюю — «Дан приказ ему на запад…», или даже «Как родная меня мать провожала…».
Так с песней и въехали в Магадан, уже зажигавший вечерние огни. Здесь им предстояла только ночевка. Утром из аэропорта должен был уходить на север рейсовый ИЛ-14. Но на трассе не было погоды, и вылет задерживался. За три дня на Чукотку не было отправлено ни одного самолета. Начались аэрофлотские бдения. Ежедневно утром они ехали в аэропорт, слонялись там до наступления сумерек и снова возвращались в гостиницу.
Возвращаясь в очередной раз из аэропорта в Магадан, Генка ворчал:
— Интересно, а можно когда-нибудь увидеть этот город при дневном свете? Или нас таким путем к полярной ночи приучают? В аэропорт — до рассвета, обратно в город — после заката. Что я им филин, что ли?
