Стеффи была уже достаточно взрослая, чтобы водить машину, но только не ночью, поэтому я имел честь ее отвезти. Она жила в Хаймедоу — районе Фэрчестера, где дома походили на пакеты из-под молока, потому что никто не переделал их в типовые симпатичные домики. Она сидела на пассажирском сиденье, и от нее доносился слабый запах перечной мяты и пачулей — новое поколение заново открыло для себя Индию. Ее длинная белая рука лежала на спинке моего сиденья, страстно и по-свойски обнимая его, но я решил, что она просто привыкла так сидеть в машине. В любом случае, у Стеффи был панкующий друг по имени Чед, и пирсинга на нем было гораздо больше, чем на ней.
Когда мы выехали на ее улицу, я увидел, что большинство почтовых ящиков свернуты набок и помяты. Пара ящиков загибалась вверх, как будто принимая почту с небес. Праздник панков в Фэрчестере? Наверное, какие-нибудь старшеклассники хотели самовыразиться. Жалкие попытки ограниченного пригородного вандализма. Я свернул в квартал, где жила Стеффи.
— Кажется, здесь? — Второй или третий справа пакет молока, тот, возле которого стоял совершенно нетронутый почтовый ящик в виде акулы, а извилистая дорожка вела к передней двери, хотя там всего-то было идти полтора метра.
— Ага. Знаете что, мистер Эйслер? — Стеффи наклонилась ко мне, ее губы находились в нескольких сантиметрах от меня. На миг я подумал, что ошибся и сейчас она меня поцелует на прощание.
— Нет, а что?
Спокойно.
— Алекс — самый умный ребенок, с которым мне приходилось сидеть. Но я не знаю, что-то в последнее время с ним творится.
— Вот как? — типичное междометие психиатра. Если бы мы были в моем кабинете, то я бы сидел со сложенными руками и чуть нахмуренным лбом. В машине мне пришлось удовольствоваться тем, что я облокотился на руль.
— Да, сегодня он сказал одну очень странную вещь.
— Правда?
— Он сказал мне, что вы ему не родители.
— А?
— Ага. Он сказал, что его настоящие мама и папа — цыгане.
Ага. Одетые в лохмотья, стоящие у обочины, бедные, но скромные и все же экзотичные — и безумно любящие своего отпрыска. То, что Фрейд называл семейным романом: стойкое убеждение, что тупицы, с которыми ты проводишь детство, никак не могут быть твоими родственниками. Только в данном случае Алекс захотел себе родителей, которые не так много думают о самих себе и меньше спорят.
— Ну, — протянул я, — у бабушки Алекса по материнской линии могло быть немного цыганской крови.
— Правда? Здорово! — С этими словами Стеффи вышла из машины, похлопала акулий ящик, как собаку, и пошла, строго придерживаясь извилистой дорожки до самого крыльца.
