В. Закрыв двери Желтой комнаты, вы легли спать?
О. Да. И так как очень устала, то сразу же уснула.
В. Ночник оставался гореть?
О. Да, но он дает мало света.
В. Итак, мадемуазель, расскажите, что произошло.
О. Я не знаю, долго ли я спала, но вдруг я проснулась и громко закричала…
Господин Станжерсон. Да, да, ужасный крик. Он все еще стоит у меня в ушах.
В. Итак, вы громко закричали…
О. В моей комнате был человек. Он бросился на меня, схватил за шею и начал душить, я уже задыхалась, но тут моя рука нащупала в полупустом ящике ночного столика револьвер, который я туда положила. Он был заряжен. В этот момент человек повалил меня к подножию кровати и обрушил что-то на мою голову, но я выстрелила. Тотчас я почувствовала сильный, ужасный удар по голове. Все это, господин судебный следователь, произошло гораздо быстрее, чем я рассказываю. Больше мне добавить нечего.
В. Больше ничего? И вы не имеете представления, каким образом преступник мог скрыться из вашей спальни?
О. Ни малейшего представления, и я больше ничего не помню. Нельзя же знать, что происходит вокруг вас, когда вы без сознания.
В. Он был большого роста или маленького?
О. Я видела только тень, которая показалась мне огромной.
В. Вы не можете больше ничем помочь следствию?
О. Я больше ничего не знаю. Человек напал на меня, а я в него выстрелила. Вот и все.
Здесь оканчивается допрос мадемуазель Станжерсон.
Мой друг с нетерпением ждал появления Робера Дарзака, который не замедлил явиться. Он слушал допрос мадемуазель Станжерсон в соседней комнате и с удивившей меня покорностью чуть ли не дословно пересказал нам его содержание. Благодаря поспешным карандашным заметкам, он с почти стенографической точностью воспроизвел вопросы и ответы.
В самом деле, Робер Дарзак, казалось, стал секретарем моего молодого друга и вел себя так, будто ни в чем не мог ему отказать.
Тот факт, что окно было закрыто, очень поразил Рультабиля, так же как и судебного следователя. Кроме того, Рультабиль попросил Дарзака повторить ему, как отец и дочь провели день накануне драмы. Обед в лаборатории также чрезвычайно заинтересовал репортера, и он заставил дважды повторить то место допроса, из которого следовало, что об этом знал только сторож, а также и то, как он об этом узнал.
— Вот допрос, который не продвигает дела вперед, — сказал я, когда Дарзак замолчал.
— Он его затрудняет, — заметил Дарзак.
— Он его проясняет, — произнес Рультабиль задумчиво.
