Наконец Роберу Дарзаку удалось втолкнуть мешок в шарабан.
— Он еще шевелится! — с ужасом произнесла Матильда.
— Это — конец, — ответил Робер Дарзак, вытирая лоб. Он накинул пальто, взял Тоби под уздцы и удалился, махнув рукой Даме в черном. Но она ничего не ответила и не двинулась от стены, как будто ее приковали здесь в ожидании казни. Господин Дарзак казался спокойным. Он распрямил спину и шагал твердо и уверенно, можно сказать, с видом человека, честно исполнившего свой долг. Вскоре он исчез под аркой садовника вместе с шарабаном, а Дама в черном вернулась наконец в Четырехугольную башню.
Я хотел уже выйти из нашего укрытия, но Рультабиль резко меня удержал. И вовремя, так как в это время Бернье показался под аркой и направился вслед за госпожой Дарзак. Когда до закрытой двери ему оставалось уже не более двух метров, Рультабиль медленно отделился от угла и, остановившись между входом и привратником, взял его за руку.
— Пойдемте со мной, — сказал он.
Вслед за Рультабилем вышел и я. Бернье был поражен. В бледном свете луны он посмотрел на нас встревоженными глазами, и губы его прошептали:
— Это большое несчастье!
— Большое несчастье, Бернье, произойдет в том случае, если вы не скажете правды, — ответил Рультабиль тихим голосом, — но все обойдется, если вы от нас ничего не скроете. Идемте же.
И он увлек привратника к Новому замку, по-прежнему держа его за руку. Я следовал за ними.
С этого момента рядом со мной был прежний Рультабиль. Теперь, когда он столь счастливо освободился от своих личных переживаний и обрел наконец аромат Дамы в черном, мой друг вновь подключил всю силу своего замечательного ума для борьбы с тайной. И пока жизнь и смерть боролись между собой, вплоть до наиболее драматического момента, вплоть до окончательного объяснения всего происшедшего, Рультабиль ни минуты не колебался на избранном пути. Все его слова и поступки были направлены на то, чтобы спасти нас из ужасного положения, в котором мы оказались после нападения на Четырехугольную башню в ночь с 12 на 13 апреля.
Бернье не сопротивлялся. Он шел впереди нас с опущенной головой, как осужденный, который должен дать отчет судьям. В комнате Рультабиля он сел перед нами на стул. Я зажег лампу.
Молодой репортер не сказал ни слова. Раскуривая свою трубку, он смотрел на Бернье, пытаясь прочесть истину на его лице. Затем он поднял брови, взгляд его прояснился, и, выпустив к потолку несколько клубов дыма, он поинтересовался:
