С бьющимся сердцем я спустился во двор. То, что я увидел на пороге Четырехугольной башни, не успокаивало. Напрасно я пытался уговорить себя, повторяя: «В тот момент, когда все казалось потерянным, не изменилось ли все к лучшему? Разве сын не нашел матери? Разве мать наконец не нашла своего ребенка? Но почему, почему этот вопль смерти, если она жива? Почему этот вопль перед тем, как она показалась на пороге башни?»
Удивительная вещь, никого не было во дворе Карла Смелого, когда я его пересекал. Неужели никто не слышал револьверного выстрела и криков? Где был господин Дарзак? Где Старый Боб? Работал ли он все еще в Круглой башне? Это было весьма вероятно, так как из под ее двери по-прежнему пробивался свет. А Маттони? Неужели и Маттони ничего не слышал? Маттони, дежуривший у арки садовника? Не может быть! А Бернье? А его жена? Я их не видел.
Между тем дверь в Четырехугольную башню оставалась открытой, и я слышал тихий шепот:
— Мама.
И я слышал, как сквозь слезы она беспрестанно повторяла:
— Мой мальчик! Мальчик мой!
Они забыли прикрыть дверь гостиной Старого Боба, куда она увлекла или, вернее, забрала своего сына, и оттуда доносились отрывистые обрывки бессмысленных фраз, полных высшего, божественного смысла:
— Мама…
— Мальчик мой…
— Значит, ты не умер!
И они снова плакали, пытаясь наверстать упущенное время. Как он, должно быть, наслаждался теперь ее ароматом — ароматом Дамы в черном!
— Ты знаешь, мама, это не я украл, — сказал Рультабиль, и по тону его голоса можно было подумать, что ему все еще только девять лет.
— Нет, мой мальчик, нет, конечно, ты не украл!
Невольно я стал свидетелем этого разговора, и душа моя была потрясена. Это мать наконец-то обрела своего сына.
Но где Бернье? Я свернул налево в его комнату, так как хотел узнать причину этого ужасного крика смерти и выяснить, кто же в конце концов стрелял.
Матушка Бернье стояла в глубине комнаты, освещенная маленьким светильником. Она, должно быть, лежала в постели, когда раздался выстрел, и, поспешно вскочив, набросила на себя какую-то одежду. Я поднес ночник к ее лицу — оно было искажено страхом.
— Где Бернье? — спросил я.
— Он там, — сказала она, продолжая трястись от ужаса.
— Там? Где там?
Но она не ответила. Я сделал несколько шагов по комнате и споткнулся. Наклонившись, я опустил ночник и увидел, что весь пол был покрыт рассыпавшейся картошкой. Неужели матушка Бернье не подобрала этот картофель, после того как Рультабиль вывернул его из мешка?
