Затем дополнительно последовало следующее соображение: «Он хочет убедить нас в том, что находится там, где показывается, чтобы его не видели там, где он находится».
— Ох уж эта внешняя сторона вещей, — продолжал Рультабиль, — видите ли, Сэнклер, бывают моменты, когда для того, чтобы рассуждать, я желал бы ослепнуть. Ослепнем же, Сэнклер хотя бы на пять минут, и быть может, мы увидим все более ясно.
Он положил трубку на стол и закрыл лицо руками.
— Итак, — сказал он, — я никого не вижу. Перечислите мне, Сэнклер, тех, кто находится внутри этих каменных стен.
— Кого я вижу внутри этих каменных стен? — с недоумением повторил я.
— Нет, нет, у вас нет глаз, и вы ничего не можете видеть. Перечислите не видя. Перечислите всех.
— Ну, во-первых, это мы с вами, — ответил я, начиная понимать, куда он клонит.
— Очень хорошо.
— Но ни вы, ни я не являемся Ларсаном.
— Почему? Говорите! Я требую, чтобы вы мне сказали почему. Я допускаю, что я не Ларсан. Я уверен в этом, ибо я Рультабиль. Но объясните, почему вы не Ларсан.
— Потому что вы бы это увидели.
— Несчастный, — прорычал Рультабиль, еще сильнее прижимая ладони к лицу, — у меня нет глаз, и я вас не вижу. Если бы Жарри из бригады по борьбе с азартными играми не видел в казино Трувиля графа Мопа своими собственными глазами, то поклялся бы всем своим здравым смыслом, что за карты уселся Бальмейер. Если бы инспектор Нобле не опознал виконта Друз д'Ослона в человеке, с которым встретился лицом к лицу, то поклялся бы, что человек, которого он собирался арестовать, но не арестовал, был Бальмейер. Если бы инспектор Жиро, который знал графа Мотевиля, как вы знаете меня, не видел бы его однажды на скачках в Лоншане, беседующим с двумя своими друзьями, я повторяю, если бы он совершенно ясно не видел графа Монтевиля, он арестовал бы Бальмейера! Увы, Сэнклер, — прибавил молодой человек глухим и дрожащим голосом, — мой отец родился раньше меня, и надо быть весьма искушенным, чтобы его задержать!
Это было сказано с таким отчаянием, что я вознес руки к небу, но Рультабиль не видел моего жеста, так как ничего больше не желал видеть.
— Нет, нет, — повторил он, — не следует никого видеть, ни вас, ни профессора Станжерсона, ни господина Дарзака, ни Артура Ранса, ни Старого Боба, ни князя Галича. Постараемся лишь понять, почему ни один из них не может быть Ларсаном. Только тогда я вздохну свободно среди этих каменных стен.
Под сводами арки раздавались мерные шаги Маттони, несшего свое дежурство.
