В то время как несчастный пострадавший, окруженный утешающими его сотрудниками суда, чуть не плача от отчаяния, вытирает свои парадные брюки, Бальмейер, воспользовавшись всеобщим замешательством, быстро прикладывает необходимую печать к приказу об освобождении, а затем рассыпается в извинениях перед несчастным жандармом.
Но дело сделано. Выходя из кабинета судьи, мошенник небрежно бросает подписанную бумагу с печатью в руки служителя.
— О чем только думает господин Вильер, — говорит он, — заставляя меня передавать свои документы. Я ему не слуга какой-нибудь.
Письмо было доставлено служителем по адресу в тюрьму Маза. Это был приказ об освобождении некоего Бальмейера, каковой в тот же вечер оказался на свободе.
Арестованный за кражу у Фюре, он бежал, засыпав перцем глаза жандарма, отвозившего его в полицию. В тот же вечер, во фраке и белом галстуке, он присутствовал на премьере в Комеди-Франсэз.
Будучи приговоренным военным советом к пяти годам общественных работ за кражу ротной кассы, он едва не ускользнул из заключения, упакованный своими приятелями в мешок с макулатурой. Неожиданная перекличка нарушила этот хитроумный план.
Рассказ об удивительных приключениях Бальмейера можно продолжать без конца. Он представлялся графом Мопа, виконтом Друз д'Эдлоном, графом Мотевилем, графом Боневилем и так далее.[2] Элегантный и светский, с хорошими манерами, он кочевал по курортным городам и пляжам: Биарриц, Экс-ле-Бэн, Люшон. Он сорил деньгами, окруженный хорошенькими женщинами, оспаривавшими друг у друга его улыбку, ибо этот жулик был еще и отчаянным Донжуаном.
Представляете ли вы себе теперь этого типа? И с этим-то человеком предстояло сразиться Рультабилю.
Я полагал, что достаточно поведал госпоже Эдит о знаменитом бандите. Она слушала меня молча и сосредоточенно, что весьма мне польстило, но, приглядевшись повнимательней, я увидел, что она спит! Я мог бы и обидеться, но, так как был просто не в состоянии оторвать от нее глаз, то, увы, оказался полностью покорен, и в результате в моей груди зародилось чувство, которое впоследствии я напрасно старался изгнать из своего сердца.
Ночь прошла без приключений. Когда забрезжил рассвет, я вздохнул с облегчением. Но Рультабиль не отпускал меня спать до восьми часов, пока не составил дневное расписание дежурств. Он уже побывал среди вызванных рабочих, энергично заделывавших бреши в башне В. Работы велись так добросовестно и быстро, что к вечеру замок Геркулес был и в самом деле закрыт так же прочно, как это изображается на бумаге. Этим утром, сидя на большой куче щебня, Рультабиль уже начал набрасывать в своей записной книжке план, который я несколько раньше предложил вниманию читателя.
