На болото за травой отправлялись мы обычно по нескольку человек, для страховки: ненароком провалишься, может и засосать.
Восьми лет меня отдали в земскую церковноприходскую школу. Помещалась она в обыкновенной хате возле церкви. Училось в ее четырех классах не больше полусотни ребят.
Мать надела мне новую домотканую свитку, дала лапти с новыми онучами, расчесала волосы, благословила в путь-дорогу. Я и радовался и волновался. В нашей ватаге, не сливаясь со всеми, шел в школу сын мельника Захарка. Он отличался ото всех нас — был в сапожках, в голубой сатиновой рубахе, перехваченной расшитым самотканым пояском. Был он важный и какой-то полусонный, с надутыми щеками, точно держал там по райскому яблочку. На всех он косился подозрительно, а если кто к нему приближался — сторонился. Наверное, отец наказал ему с «шушерой» не баловаться, не перемазать обновы. На ходу Захарка все что-то шептал.
— Молитву, что ль, читаешь? — поинтересовался Павка Старостенко.
— Это он колдует, — засмеялся Михейка Бойкачев. — Чтобы учитель не надрал за волосья.
В школе расселись по партам. Передние парты заняли самые бойкие. Вошла учительница Ольга Степановна Богданович с журналом и стала всех спрашивать: как звать, сколько лет, где живет, кто родители.
Очередь дошла до Захарки.
— Как тебя зовут? — ласково спросила Ольга Степановна.
Захарка молчит.
— Ну, чей ты будешь? Как твое имя?
Захарка опять молчит, лишь шевелит губами. Ребята стали шуметь, смеяться.
Захарка заревел, выдавил сквозь слезы: «Я забы-ыл!» — и вдруг сорвался с места, выскочил из класса.
— Зачем вы смеетесь? — пристыдила нас Ольга Степановна. — Дразнить человека, издеваться над ним очень плохо. Запомните это раз и навсегда…
Так началось мое ученье.
Буквы я усвоил легко, нравилось мне и читать по складам. Так же без труда дался мне счет. За все время ученья в церковноприходской школе меня ни разу не наказывали, не ставили в угол. Уроки я готовил охотно, озорством не отличался.
Уже на второй год ученья из нашего класса отсеялась чуть не третья часть школяров, особенно девочек: у кого одежонки не было ходить из другой деревни за несколько верст в школу, кого родители отдали в подпаски или няньки, посчитав дальнейшую учебу излишней роскошью, а кто и сам ленился.
Меня же дома никогда не упрекнули, что «лишь зря лапти бью»; и отец и мать были довольны, что я учусь старательно. Только старший брат Федор как-то насмешливо сказал:
— В писаря, Васька, метишь? Аж потеешь над уроками.
