Улыбка вечности | страница 5



возделанной трудами?
И стать ли хлебом на столе,
накрытом под звездами?

Из сборника «ДОМ И ЗВЕЗДА» (1942)

ЖАЛОБА МАРИИ

©Перевод. М. Макарова

Люди, головы склоните…
Где ты, мой сынок?
Лес и горы, что ж молчите?
Где же мой сынок?
Нет во гробе его тела…
На моем пути
Огнь и воды одолела —
не смогла найти.
Чу… Изиды плач: ей вторя
Иштар слезы льет…
И Марии взвыть от горя
подоспел черед.
Ниже головы склоните —
Нет сынка со мной!
Скалы, рощи, не томите!
Где ж он, мой родной?

Из сборника «ВЕЧЕРНИЙ КРАЙ» (1953)

©Перевод. Е. Чевкина

СТАРЕЮЩИЙ ДЕМОН

Тяжко мне, тяжко
под тягостью крыл —
крылья меня тяжеле.
Светлые выси
день озарил —
темень в моем ущелье.
Нечто во мне,
но превыше меня,
несло меня, в выси целя —
больше не плыть мне
в сиянье дня,
крылья отяжелели.
Однажды шагнул я
в небесный блеск,
в несказанную благость,
ликуя слышал я
крыльев плеск,
не бывших покуда в тягость.
О счастье верить
и счастье жить,
счастье изведать благость!
о тяжесть — в ущельях
старость влачить
и душу, ставшую в тягость!

«Кто проходил под окном в моем детстве…»

Кто проходил под окном в моем детстве
и дохнул на стекло,
кто это был в той глубокой ночи детства —
до сих пор в ней не горит ни единой звезды.
Пальцем проворно он знак начертал на стекле
кончиком пальца
на туманном стекле
и задумчиво прочь зашагал
и ушел и оставил меня
навеки.
Как мне было понять этот знак на стекле
знак на стекле, затуманенном его дыханьем
что виднелся какое-то время но слишком недолго,
                                  чтобы успеть понять его —
тысячи тысяч веков не хватило бы
                                      чтобы суметь понять его.
Наутро когда я проснулся были стекла чисты
и я видел в окне только мир за окном
вдруг такой чужой мне —
а на меня у окна навалились тоска и тревога.
Кто приходил,
кто мимо прошел в той ночи глубочайшего детства
и ушел и оставил меня
навеки.

«Что глубже, чем пустота…»

Что глубже, чем пустота,
что сердце полнит сильней, чем опустошенность,
что душу переполняет вожделеньем того, чего нет,
хоть и сама она знает, что нет его.
Другие нашли у тебя покой,
другие сгорают в твоем огне,
                          отдыхают в пылающих дланях, —
но что их восторг
в сравненье с моей пустотой,
их пламенное единенье с тобой
в сравненье с моим сиротством.

«Не Бог возлюбил нас — мы сами его возлюбили…»

Не Бог возлюбил нас — мы сами его возлюбили
и простерлись перед ним, вожделея иного, превыше
нас самих,
как бывает в любви.
И вожделение делалось тем жарче, чем безответней,
отчаяние тем глубже, чем больше мы понимали —