Его мнение о браке было отвлеченным, поскольку он успешно избежал состояния, которое многие люди искусства находят труднопримиримым с настоятельным зовом творчества. Ни для кого не секрет, что в течение нескольких лет он питал безнадежное чувство к замужней даме из высших кругов, и, хоть отзывался о ней исключительно с рыцарским преклонением, она, надо понимать, обошлась с ним сурово. Книги второго периода его творчества отразили в своей подспудной горечи страдания, которые он пережил. Эта душевная рана помогала ему впоследствии вежливо уворачиваться от нажима дам с подмоченной репутацией, траченых приманок круга вожделений, когда тем хотелось сменить шаткое настоящее на определенность брака с известным писателем. Когда он замечал в их ясных глазах тень бюро регистрации браков, то незамедлительно объяснял, что память о единственной большой любви не позволяет ему связать о кем-либо свою жизнь. Такая экзальтированность могла огорчить, но не обидеть. Он порой вздыхал, что вынужден навсегда отказаться от семейных радостей и отцовских чувств, но это была жертва, которую он решился принести не только своему кумиру, но и возможной партнерше своих радостей. Он ведь видел, что людям не очень-то хочется возиться с женами писателей и художников. Если кто упорно водит жену всюду, где бывает, то превращается в обузу, и вправду потом его зачастую не зовут туда, куда ему хотелось бы пойти; а если оставлять жену дома, то по возвращении надо выслушивать попреки и терять душевное равновесие, столь нужное, чтобы полно выразить себя в творчестве. Олрой Кир остался холостяком, и теперь, в пятьдесят лет, это было, по всей вероятности, окончательно.
Вот вам пример того, на что способен и до каких высот может подняться литератор при неуклонном прилежании, благоразумии и честности, при точном соотнесении средств и целей. Рой — добрый малый, успех которого решится поставить под сомнение лишь самый последний недоброжелатель. И если заснуть с этим образом перед глазами, подумал я, то обеспечена спокойная ночь. Набросав записку для мисс Фелоуз и выбив из трубки пепел, я выключил свет в гостиной и пошел спать.
Наутро вместе с письмами и газетами я, в ответ на свою вчерашнюю записку мисс Фелоуз, получил известие: мистер Олрой Кир ожидает меня в час пятнадцать в клубе на Сент-Джеймс-стрит; так что около часу я зашел в свой клуб выпить коктейль, в уверенности, что Рой такового не предложит. Потом двинулся на Сент-Джеймс-стрит, разглядывая по пути витрины, а поскольку оставалось еще несколько минут (не хотелось быть особенно пунктуальным), заглянул к Кристи полюбопытствовать, не найдется ли тут чего такого, что порадует глаз. Аукцион уже начался, и низкорослые смуглявые субъекты передавали по рядам из рук в руки викторианское серебро, а аукционер, присматривая за ними скучающим взглядом, монотонно твердил: «Десять шиллингов, одиннадцать, одиннадцать и шесть…» Был ясный день, начало июня, воздух на Кинг-стрит словно сиял. Из-за этого картины, висевшие по стенам у Кристи, выглядели тускло. Я вышел оттуда. Прохожие шагали по улице рассеянно, будто погожий день проник им в душу и средь забот всеми овладело внезапное непривычное желание остановиться и оглядеться вокруг.
