Змеелов едко усмехнулся, но все-таки встал, отошел на несколько шагов и приложил свирельку к губам. Инструмент вспыхнул так ярко, что на миг стало больно даже шассьим глазам, замерцал всеми цветами радуги – и в грудь меня ударила призрачная огненная змея. Горячая и холодная одновременно, она проскользнула сквозь меня, задев что-то глубоко внутри легким как перышко, почти неощутимым касанием. Шелковистое, воздушное – как туго свитый паутинный клубок, который нужно было распутать.
Чешуйчатые пальцы осторожно коснулись горла, скользнули вниз, к солнечному сплетению, оглаживая угнездившийся в теле клубок, который с каждой секундой становился все туже и массивнее.
Я закрыла глаза, вслушиваясь в себя – и в мир вокруг.
Низкое ворчание харлекина, сочный хруст, с которым тяжелое стальное лезвие перерубало тянущиеся ко мне шипастые лозы. Глухой, однотонный вой проклятого человека, бьющегося в колдовскую преграду обережного круга. Отдаленные возгласы людей, отступивших подальше от реки. Еле слышные булькающие голоса русалок, плеск, с которым они выбирались на мокрые доски причала. Шорох песка под покрытыми чешуей телами, шелест зеленой стены, окружающей ведовия…
Дотянуться до проклятого не получится, а вот до русалок… Не до одной или двух – до всех, что выбрались на берег за легкой добычей. Получится?
Как говорила Ровина – не попробуешь, не узнаешь.
Тугой клубок у меня в груди распался на отдельные «нити», протянувшиеся к реке. Я распахнула глаза, глядя на то, как музыка змеелова перестает быть туго свитой колдовской удавкой, разворачивается, разделяется на тонкие сияющие струны, которые устремляются к берегу, тянутся к водяной нечисти…
Не хватает. Совсем чуть-чуть.
Я взялась покрытой чешуей рукой за пучок «нитей», дернула от себя, слыша, как за спиной Викториан поперхнулся, мелодия на миг просела и едва не оборвалась – но смогла выровняться. Теперь не дудочник вел мелодию. Он всего лишь отдавал свое дыхание сияющей свирельке, а я направляла колдовские струны, заставляя их оплетать русалок тугими кольцами одну за другой.
Короткий приказ – уничтожить. Пальцы, сжатые в кулаки, сильно, до боли, натянувшие тонкие «удавки».
Хор тонких русалочьих голосов, лица, исказившиеся яростью, распахнутые рыбьи рты, усеянные полупрозрачными игольчатыми зубами. Водяная нечисть на миг застыла, а потом как один метнулась от воды к зеленой стене из шипастых лоз.
Я бы с удовольствием зажала уши, чтобы не слышать воплей, всколыхнувших воздух над рекой, когда русалки набросились на ведовия, не обращая внимания на хлещущие по бледным телам зеленые плети, но руки были заняты. Водяную нечисть не остановишь с помощью растений, их не задушишь, как человека, не сломаешь хребет хлестким ударом – только разозлишь еще сильнее.
