– Не ходи за нами, змеелов, – тихо пророкотал Искра, все еще растягивая губы в жутковатом харлекиньем оскале, когда кажется, что еще чуть-чуть, и зажгутся в светлых лисьих глазах морозные синие огоньки, небрежно стянутые в пучок волосы обратятся в гибкие металлические струны, а тело изменится, покрывшись железными доспехами. – Пожалеешь.
Викториан не ответил: он по-прежнему неотрывно смотрел на меня, мелко-мелко качая головой, словно не в силах был с чем-то смириться. Ореол его души замутился, превращаясь из густо-синего омута в разноцветное «озеро», сплошь затянутое бликующей серебром рябью. Я бы с удовольствием понаблюдала еще немного за этим шквалом сменяющих друг друга эмоций, пытаясь понять, что же означают эти великолепные сочетания цветов, но Искра уже нес меня прочь от дудочника.
И лишь когда мы вышли к оживленной улице, тихо выдохнул:
– Спрячь глаза.
Шаг вперед, к людскому потоку, не дожидаясь, пока я потуже затяну на затылке порядком размахрившуюся ленту.
– И в другой раз не останавливай меня, Змейка…
За окном жаркий, удушливый день медленно сменялся вечерней прохладой, и я с облегчением выдохнула, кое-как перебираясь на лавку у подоконника, с трудом вытягивая больную ногу.
Прохладный компресс не слишком помог, и разбитое дудочником колено довольно быстро превратилось в раздутый побагровевший шар, до которого и дотронуться-то было больно, а о том, чтобы продолжить путь верхом, и вовсе речи не было. Нужна была передышка, желательно в месте, где никто не заметит золотую чешую, покрывшую мою ногу от лодыжки и до середины бедра.
Искра нашел такое прибежище – в стороне от переправы, с единственным небольшим окном, выходящим на Валушу. Бабка, что пустила нас в эту каморку на ночлег, честно предупредила, что спать здесь практически невозможно – по ночам от русалочьего хохота сотрясались ставни, а при неудачном стечении обстоятельств можно было запросто обнаружить на подоконнике водяницу, манящую за собой на речное дно. Харлекин лишь мрачно усмехнулся на такое предупреждение – после встречи с змееловом глухая, с трудом сдерживаемая ярость клокотала в глубине ореола его души, ожидая малейшего повода, чтобы выплеснуться на того, кто осмелиться напасть или помешать моему драгоценному отдыху, и сдуру сунувшейся к дому водяной нечисти можно было бы только посочувствовать.
Я тяжело вздохнула и подтянула подол длинной сорочки, придирчиво разглядывая пострадавшее колено. Золотая чешуя над местом ушиба слегка потускнела, нога все еще отзывалась болью на любую попытку ее согнуть, но отек почти спал. Еще день-другой поделать холодные компрессы – и можно будет покинуть Черноречье хоть верхом, хоть на своих двоих, будь оно неладно. Ну надо же, как «удачно» Вик мне засветил своей любимой тростью – если бы удар пришелся на палец выше, коленная чашечка наверняка была бы раздроблена, и тогда я слегла бы на месяц, вне зависимости от того, шасса я или нет. Частичное превращение только ускоряет исцеление, но не выправляет неровно сросшиеся кости, не собирает разбитое на кусочки колено в единое целое – и в результате я наверняка осталась бы хромой до того момента, пока не перекинулась бы полностью в шассье обличье. О танцах в таком случае можно было бы и вовсе забыть, как и о ромалийском чаровании…
