— Скажи мне заранее, если он уйдет, — попросил Раздолбай, убежденный, что присутствие Валеры и Мартина придаст ему храбрости.
В день прощалки воробышки трепыхались у Раздолбая в горле с самого утра. Он представлял, как дождется темноты и приведет Диану к укромной лавочке под раскидистым кустом сирени, что рос на заднем дворе Мишиного дома. Там они сядут рядом, и он скажет, что хочет сообщить ей кое-что важное. Вернее, сначала скажет, а потом они сядут. Или сначала скажет, а потом пригласит к лавочке. Нет, так можно спугнуть. Сначала пригласит, потом скажет, а потом они сядут рядом. Дальше фантазировать становилось совсем страшно, и чтобы дар речи не предал его в последний момент, Раздолбай разучивал свое признание наизусть.
— Диана, тут такое дело… Влюбился я, и не на шутку, в тебя то есть, и, не считая ваши отношения с Андреем серьезными, хотел бы, если так можно выразиться, наставить ему «рога», — снова и снова повторял он, обращаясь к мысленному образу Дианы.
Дальше он предполагал замереть и ждать ответа, от которого его сердце или вознеслось бы к вершинам ликования, или грянулось бы оземь, разлетевшись на черепки. На черепках Раздолбай заранее планировал сплясать танец демонстративного кутежа, чтобы никто не увидел, как он страдает, и именно для этой цели ему нужны были рядом Валера и Мартин.
«Пожалуйста, ну пожалуйста, порепетируйте что-нибудь заковыристое!» — мысленно умолял он Мишиного папу.
Маэстро пришел в Дом композиторов к обеду мрачный, как проигравший картежник. Итальянские антрепренеры пригласили его сыграть в нескольких городах программу Листа, и это значило, что выходные отменялись надолго.
— Не по профессии я пошел, — вздохнул знаменитый пианист, закрываясь в концертном зале, и не успел он горестно склониться над роялем, как Раздолбай помчался в совминовский пансионат за своей «группой поддержки».
Мартин и Валера повели себя в новой компании предупредительно и дружелюбно. Они помогали растапливать угли для шашлыка, нанизывали на шампуры мясо, охотно слушали других и не стремились много говорить сами.
— Отличные чуваки, чего ты их раньше не звал? — удивлялся Андрей.
Когда на столе появились две бутылки «Советского шампанского» и бокалы на тонких ножках, Мартин выдал первую номенклатурную тираду.
— Не советую открывать шампанское так быстро, пусть постоит, — сказал он Барсуку, когда тот принялся откручивать витую проволочку на бутылке. — Эпикурейцы учили, что ни одно удовольствие нельзя получать сразу. Его надо ждать с вожделением, и тогда ты всегда сможешь дико обламывать свое ненасытное эго, склонное к пресыщению, и будешь король.
