Уже совсем стемнело, когда Орельен добрался до площади Ратуши. Он нащупал в кармане пузырек с йодом. Идти домой? Зачем идти? Через площадь проходил автобус «Q». Чудеснейшая мысль! Поплавать! Орельен догнал автобус и вскочил на подножку. Нет лучшего средства прогнать тень Береники, чем плавание. Действует безотказно. Уже давно он не посещал бассейна на улице Оберкампф. Правда, он собирался забежать на минутку к дяде Блезу, он его тоже тысячу лет не видел. Но нет. Только плавать. Пусть будет Оберкампф.
В автобусе он купил у разносчика вечерние газеты. И первым делом просмотрел спортивный отдел. Автобус шел теперь по внешнему кольцу бульваров. И нигде, ни в чем не было Береники.
Совсем не было Береники.
— Твой отец — министр! Да это просто смешно!
Госпожа Филипп Барбентан, жена сенатора, слегка отодвинула тарелку. При этом движении фруктовый ножик, который она держала в иссохшей руке, стукнулся о стакан с минеральной водой: затем она повернулась к гостю, давая понять мимикой своему сыну, Эдмону, как трудно говорить на подобные темы при посторонних; проделав весь этот сложный ритуал, она обратилась к невестке, сидевшей по правую руку от нее, и продолжала развивать свою мысль с непоследовательностью и страстью, вскормленными тридцатью годами супружеской жизни и застарелой ненавистью:
— Слава богу, у нашего сенатора нет ни малейших шансов войти в правительство! Только этого нам еще недоставало! Он достаточно обездолил собственную семью, нечего еще приносить зло своей стране!
— Ты преувеличиваешь, мама, — сказал Эдмон, подмигивая Лертилуа. — Во-первых, папа после войны умерил свои притязания. Он сблизился с Пуанкаре…
— Да… подумать только! В начале нынешнего года Бриан выгнал его… А теперь он рассчитывает на Пуанкаре… Но все это его выдумки: кабинету он не нужен! Для того чтобы ему повезло, — если только тут уместно говорить о везении, — потребовалась бы хорошенькая встряска: слава богу, при нынешнем составе парламента он может ждать до второго пришествия.
Орельен с тоской смотрел на матушку Эдмона. Вначале его, правда, позабавил ее южный акцент. Красота Эстер Барбентан уже давно исчезла, хотя до сих пор в глаза бросалось сходство с сыном. После недавней операции она окончательно исхудала и в пятьдесят с небольшим казалась шестидесятилетней. Вяленая черносливина. А впрочем, высокая, сильная женщина, и в очень черных, как вороново крыло, волосах седины не видно. Но тяжелые мешки под глубоко запавшими синими глазами, такими же синими, как у сына, целая сетка преждевременных морщин, а главное — ни следа пудры на лице, ни помады на губах, постная мина провинциалки, не снимающей траур по причине частых смертей многочисленных родственников, — все это делало ее настоящей старухой. Все ее старило, вплоть до золотого крестика на груди.
