— Шалун, вы, должно быть, привозили в эту харчевню всех женщин земного шара…
Орельен поморщился. Он не переносил такого лексикона. И, желая наказать Мэри, заметил:
— Всех? Нет. Всего десяток…
Он расплачивался за свое любопытство в отношении той, кого называл про себя «вдовица Персеваль». Чем ближе он ее узнавал, тем больше она становилась «вдовицей Персеваль». Чего стоят, например, ее рассуждения о нелюбезности мужчин его поколения. Ему показалось, что обладал он не просто женщиной, а определенной категорией… Категорией, чуть-чуть вышедшей из моды. Со своими привычками, со своими традициями. Даже в самый решительный момент… Ах, теперь он лично понял, что означали эти восклицательные знаки! Откровенно говоря, он не особенно церемонился с этой напудренной дамой, которая в любую минуту старалась как можно красивее подать себя и которой пришла на ум злосчастная мысль простонать ему в ухо: «Все, что тебе угодно… только не ребенок!» При этом неприятном воспоминании он весь передернулся от злобы, резко нажал на акселератор, и машину бросило вперед.
— Что это с вами? — крикнула Мэри.
— Я мщу самому себе!
Она не спросила, за что он мстит. Вдали виднелся Париж.
Несколько минут они ехали молча. Потом Мэри не выдержала.
— На мой взгляд, вы ведете себя слишком отчужденно.
— Опять традиции… да? Вы любите ложь.
— Вы могли бы не лгать…
— Я мог бы также и лгать.
— Сегодня вы какой-то странный…
— Я такой, как обычно…
— За это-то я вас и упрекаю, злюка: как будто ничего не произошло.
— А что, собственно, произошло?
— Опять! Грубиян!
— Это я-то грубиян? Напротив, я считаю себя образцом скромности хотя бы потому, что не напоминаю вам…
— Ах, так! Так знай же, что мужчины по десять лет умоляли меня пойти на то, на что я пошла с тобой с первого раза.
— Вы жалеете?
— Кончится тем, что буду жалеть. По твоей же вине.
— О чем жалеть? Что десять лет или что с первого раза?
— Нет, он просто невыносим… Должно быть, я действительно в вас влюбилась, раз терплю все ваши глупости. Боже мой! Этого я как раз и не хотела.
Она ждала фразы, которой не последовало.
— Неужели же я, я согласилась, чтобы вы меня увезли, как увозят женщин? Неужели я должна трепетать при мысли, удержу я тебя или нет? Ждать, ломать себе голову над тем, как бы тебя побаловать… дарить тебе галстуки…
— Спасибо, не надо… я ведь вам говорил, что я не Поль Дени.
— Значит, ты хочешь, чтобы я пожертвовала им ради тебя?
— Ради бога, не надо! Никаких жертв, дорогая Ифигения…
