Береника была в восторге от того, что будут писать ее портрет. И от любезности художника тоже; откуда ей было знать, что Замора хотелось написать портрет женщины, которая только сегодня утром побывала у Пикассо. Не знала она и того, что если он расточает перед ней с таким блеском перлы своего красноречия, то лишь с целью поскорее затмить Пикассо. Что, впрочем, не совсем удавалось.
— Ах, если бы ты видел, если бы только ты видел, что есть у Пикассо!
— Да, у него есть прелестный Анри Руссо, — подхватил Замора.
Не поняв всего вероломства этого замечания, Береника продолжала:
— Во всех углах картины… несколько арлекинов, гитары… одна лучше другой… Эти удивительные толстые женщины. И еще не оконченный портрет, должно быть, его жены…
По поводу предполагаемого портрета Замора объяснил присутствующим, что мадам Морель представляет для него особый интерес потому, что у нее краденые глаза, глаза, похищенные с другого лица, и, следовательно, когда он будет ее писать, перед ним будут две модели: одна, которую он видит, и другая, которой он не видит; и что ему хотелось бы написать ее одновременно с открытыми и закрытыми глазами, дабы каждый мог уловить в ее лице следы борения двух существ, столь же неприметного, как взмах век.
— Ну что ж, должно быть, получится мило, — вполголоса пробормотал Эдмон. Замора его забавлял, но живопись Замора ему не нравилась. Поль Дени захлопнул крышку рояля, устав барабанить «Отелло» Верди; эту оперу поэт начал играть с умыслом: во-первых, доказать, что сам он является воплощенной ревностью, а во-вторых, с намеком на свойства характера Эдмона, которого он уже изучил.
— Расскажите лучше, дорогой Замора, о вашей встрече с Кокто. — Они сообщнически переглянулись. Замора был в самых прекрасных отношениях с Кокто (не то, что Поль Дени), но никто лучше художника не умел изничтожить великого поэта, показать его со смешной стороны. Береника смеялась от души. Дети любят, когда им показывают «петрушку»…
— Выпьете чего-нибудь, Эдмон?
Госпожа де Персеваль увела за собой Эдмона в столовую. Проходя мимо фарфорового негра, охранявшего вход, Эдмон шутливо кивнул ему головой, как бы здороваясь. Хозяйка налила Эдмону виски, и он, указав на коллекцию мужских сорочек, развешанных по стенам, произнес:
— Я давно вас хотел спросить, дорогая Мэри… Как вы с ними устраиваетесь? Когда манишки загрязнятся, вы их мякишем чистите, что ли?
— Вы просто идиот! Их снимают со стены, и я отсылаю их прачке… У меня двойной комплект. Моя столовая меняет белье так же часто, как и вы.
