— Почему ты не женишься, Адриен?
Адриен вскипел от негодования, но сдержался.
— Слушай, Эдмон, я тебе говорю о Пальмеде, а ты…
Эдмон негромко расхохотался:
— Ну, что же такое затевает Пальмед?
— Третий раз я тебе объясняю…
Он снова начал свой рассказ со всеми подробностями. В конце концов именно такие люди и ворочают большими делами. «Правильно я поступил, что привлек его к нам, — думал Эдмон. — Ведь он работает не только на себя, но и на меня тоже. В одних руках все — и деньги, и имущество — идет прахом, а в других, наоборот, разрастается. Я лично принадлежу к первой категории, тем, в чьих руках все превращается в прах». Эдмону нравилась эта мысль. В ней он находил свое оправдание. Былой студенческий цинизм смягчился под воздействием богатства. Ему бы тоже хотелось заинтересоваться этой историей с бензиновыми колонками. Но голова была занята не тем. Он вспомнил старика Кенеля таким, каким его знал. До чего тогда Эдмону казалась странной эта раздвоенность между деловой и личной жизнью, благодаря чему Кенель в иные моменты как бы исчезал в третьем, еще закрытом тогда для Барбентана мире. Мире подлинного богатства. Чисто умозрительном. Всю жизнь Эдмон не мог без содрогания вспомнить историйку, которую он вычитал в книге Шарля-Луи Филиппа или еще у кого-то: мальчуган из бедной семьи попал на ярмарку, ему до смерти хотелось прокатиться на карусели и у него даже есть два су, которые подарил отец, но мальчик не смел доставить себе этой радости, потому что слишком беден «изнутри»… Страшная история. И с богатством происходит то же самое: можно иметь кучу денег, но самое главное — быть богатым «изнутри». Эдмон и был богатым изнутри. Не обязан теперь быть начеку! Вправе иной раз натворить бед! Он уже поднялся над извечным проклятием: «В поте лица ты будешь зарабатывать хлеб свой». Тот, кто не ощутил чувства гордости, сумев одолеть бога, тот не настоящий человек, будь он даже самый завзятый атеист.
— Ладно, Адриен, вот что: ты напишешь мне небольшую записку обо всем этом деле и передашь Симоно. А я скажу, что следует, на консорциуме. Можешь спать спокойно, и забудь ты о своем Пальмеде.
После ухода Адриена Эдмон попытался было просмотреть почту. Но все мешалось у него в голове. Трижды он принимался за чтение письма от страхового общества, с которым фирма вела спор по поводу участка в центре Парижа. Вся жизнь проплывала у него перед глазами. Появление товарища детских игр в его служебном кабинете, а также те мысли, что преследовали его за завтраком, — все это нагоняло лютую тоску, несовместимую с деловыми занятиями. Пожалуй, есть нечто странное, противоестественное для молодого человека, еще полного сил, физически крепкого, в том, что он уже достиг предела своих желаний, достиг всего, что был способен желать. Он вспомнил, как некогда в нем при виде чужого богатства, роскоши, женщин, драгоценностей поднималась глухая ярость. Он даже сожалел теперь об этой ярости. В те годы его самого подчас удивляло неистовство собственных желаний. Они налетали внезапно, порывами. Он вспоминал. Вспоминал, как в его студенческую келью, которую он снимал в дешевенькой гостинице, пришла женщина, имевшая неосторожность принести с собой бриллианты, и он тогда почувствовал как бы удар в сердце, — кровь горячей волной бросилась ему голову, и он с трудом подавил в себе искушение задушить эту женщину. «Почему нас так влечет к преступлениям?»
