В тропиках утренние, сохраняющие прохладу ночи часы — наиболее удобное для активной деятельности время. Полуденный зной, послеполуденная давящая жара не располагают к движению. Днем поэтому индонезийцы вялы, как бы погружены в полудремотное состояние. Некоторые европейцы воспринимают эту заторможенность как врожденную лень, пристрастие к праздности. Но если присмотреться внимательнее, то обнаружишь, что бездеятельность кажущаяся. Индонезийцы почти все время чем-то заняты, что-то делают, но так медленно, с такими длительными перерывами, что их занятие и не усмотришь сразу. Это свидетельствует не о лени, а лишь о весьма совершенном приспособлении к жизни под жарким экваториальным солнцем, в условиях монотонного, расслабляющего климата. Оно продиктовано инстинктом самосохранения, потребностью выжить в условиях тропиков.
За воротами в порт сразу же начинается причал, у которого тесно, в длинный ровный ряд выстроились шхуны. Ярко выкрашенные в контрастирующие цвета с преобладанием белого, с острыми, приподнятыми носами, со свисающими темными треугольниками парусами, они были так легки и изящны, что в голову невольно пришло банальное и тем не менее верное сравнение. Шхуны были как птицы! Как стая тонкокрылых птиц, усевшихся на мгновение на берегу, чтобы вот-вот вспорхнуть и разлететься в разные стороны.
Суда-птицы прибыли с Суматры, Сулавеси, Калимантана, Молукк. В основном они были загружены связанными в тугие пачки жестяной лентой деревянными брусами — ценной тропической древесиной. Босоногие грузчики, двигаясь вереницей, сносили их на берег по шатким доскам с насечкой и складывали в высокие штабеля на бетонных площадках. Но с некоторых шхун разгружали мешки, которые своим пряным запахом выдавали содержимое — гвоздику. На заре торговых сношений между островами этот отпущенный тогда только Молуккам удивительный дар природы, несомненно, был одним из главных товаров наряду с перцем, золотом и рисом.
Редкий матрос, завидев меня, не приветствовал: «Хэлло, мистер!» Многие знаками показывали, что хотели бы сфотографироваться, приглашали подняться на борт. На шхуне «Тереза» с Сулавеси крепко сбитые, мускулистые парни по очереди подали мне руку, назвали свои имена. В отличие от яванцев смотрели прямо в глаза, улыбались во весь рот, держались очень свободно. Но в поведении не было вызова. Раскованность была результатом сознания своих сил, уверенности в них. Это были молодые буги.
